Окончание. Начало читайте тут и тут.
РИГ SAKHAPRESS.RU В тот же день лыжник Лыткин (он же бывший работник милиции) снова шел своей знакомой лыжней и не поленился свернуть по следам вчерашнего странного субъекта в лес.
Через пару километров он увидел его стоящим у дерева. Весь снег вокруг был утоптан следами — мужчина ночью не садился и не ложился, но в темноте, видно, не знал, в какую сторону ему податься. Хотя, пожалуй, ему это давно уже было безразлично. Мысленно он стремился только домой, к жене, — Да, куда его и направляли; но ноги, и без того плохие, ему уже отказывали — под утро он уцепился руками за ветку, да та и стоял. Опять на вопросы Лыткина он мычал и кивал головой, попросил даже закурить, но у Лыткина сигарет не было. Отцепляться мужчина тоже не захотел, а захват его был неосознанно-мертвым. Лыткин видел, что он не пьян, что избит, что не в себе, что, наконец, ночь здесь провел, но куда и как его отсюда тащить? Такая обуза! В конце концов, кому-то нравится стоять посреди леса, вот и пусть себе стоит… Лыткин продолжил свой путь.
Надежда металась в поисках мужа, ей помогал зять. На даче они обнаружили погром; видно было, что хотели поджечь: даже постельное белье керосином облили и пустой баллончик из-под газа зачем-то открыли, посреди комнаты оставили… О Викторе никто ничего не знал.
* * *
Одиннадцатого апреля Николай, вернувшись из магазина, Ивана на даче не застал: он как сквозь землю провалился. Пожаловался на это Вовке Стародубцеву. А Ивана в это время уже допрашивали.
К допросу Иван подготовился четко: знал, что показания должны быть последовательными. Поэтому и в первый, и во второй, и в третий раз повторил всю легенду с точностью до запятой: «Сидели, пили, разговаривали, не дрались, Николай прилег отдохнуть, я его разбудил; уходя, наткнулись на стенку в темноте, с Виктором разговаривали, он сказал: «Держитесь правее». Ушли к себе. Кто его побил — не знаю». Почти все это было правдой, поэтому Иван давал показания без натуги, но — только часть правды… Николая он очень хотел исключить из этой истории, чтобы групповухи не было, но как-то не удавалось.
И вообще: этот упор на темноту в сенях, на усталость и сон брата, на последний благодушный разговор с Уткиным прошивал все его показания белыми нитками.
* * *
Четырнадцатого апреля по городскому каналу телевидения прошло сообщение о пропавшем мужчине с сильно избитым лицом. А утром пятнадцатого Лыткин сам явился в органы милиции; откликнулись, позвонили многие водители, кондуктора, видевшие пропавшего. В тот же день отряд спасателей, ведомый всезнающим Лыткиным, обшарил лес в том районе, где он видел побитого мужчину последний раз. Уткина нашли недалеко от той березы, лежащим лицом вверх, уже мертвого. Лицо и кисти рук трупа были багрового цвета…
Через день были арестованы Стародубцев и Николай Драчев. Стародубцев по простоте проговорился, что братья, со слов Николая, побили сильно Уткина; что наутро вместе продавали чьи-то часы. Николай держался на допросах версии Ивана и рассказывал все то же, почти что слово в слово.
Все долгие следственные месяцы до суда Иван бомбардировал инстанции письмами, написанными каллиграфическим почерком (девичьи песенники таким заполнять), где, с употреблением выражений: «нить Ариадны», «служители Фемиды», «ядущий хлеб», «обнаженною душою», последовательно доказывал их, братьев, невиновность; а затем, уже на суде, урезонивал судей, что если он однажды за два часа вынес полностью дачу своего собутыльника (от каши «геркулес» до лодочного мотора и пилы «Дружба»), а здесь не взял ни соринки, то надо сделать соответствующие выводы… Но вот это-то как раз и настораживало и заставляло судей делать выводы прямо противоположные.
Драчевы же упорно твердили, что когда они расставались с Уткиным, он был еще жив, а значит, они не при чем; что за три дня с ним могло случиться все что угодно, что показаниям свидетелей верить нельзя, что Вова Стародубцев вообще слабоумный. На суде, который состоялся в августе, они упрямо твердили свою легенду (точнее, романтик Иван ее твердил, а Николай только ему поддакивал): «…выпили… Николай уснул… в темноте выход найти не могли… Спички… спичек не было…»
Были спички: оба Драчевы курящие. Но зажечь огонь они, действительно, не могли: за свою жизнь боялись.
Суд счел, что показания свидетелей сходятся не в пользу Драчевых, а Уткин, хоть и находился после побоев трое суток в полусознательном состоянии, скончался от сдавления мозга гематомой, которая образовалась в результате многочисленных ударов тупыми предметами по голове.
Вскрытие трупа показало ужасную картину: при наружной целостности, кожный лоскут головы изнутри представлял сплошной кровоподтек, ткани мозга от излившейся крови разрушились на глубину до одного сантиметра. Во время драки братцы переломали Уткину девять ребер… И все же он двигался, что-то понимал, разговаривал. Чувствовал ли Виктор Уткин боль, какие он испытывал страдания во время своего трехдневного одинокого путешествия по Дорогам и придорожным кустам, что за вензеля он начертал своим последним путем — уже никто никогда не узнает. Но воля его, стремление вырваться из смертного круга поражают.
Поражает и то, до какой же степени братьям надо было вызвериться, чтобы нанести малознакомому человеку такие увечья. И ведь не замечались раньше Драчевы в этом… Винить водку? Так ее ведь насильно в глотку никто не льет.
Только для мамы Драчевых приговор суда — двенадцать лет лишения свободы Ивану и семь лет Николаю — прозвучал как смертный. Остальные присутствовавшие на суде восприняли его как должное.
Ангелина ПРУДНИКОВА