Наскыйа встала раньше обычного. Дети еще спали, и хотелось поскорее управиться с домашними делами. День выдался ветреным, но по-летнему теплым. Это были остатки солнечного тепла, милость поздней осени. Выйдя на улицу, она чуть не задохнулась от свежего, тонкими лучами пронизанного резкого воздуха, раскинула руки, залюбовавшись, как девчонка, чистым голубым простором, высоко осиянным небесным покоем. Показалось, что душа ее полетела вслед за этой хрустальной чистотой, заискрилась, заиграла светло... Но... но тут же словно темная тучка набежала, сердцу стало больно, тесно в налившейся тревогой груди. ...Околой любил смотреть, как Наскыйа работает. Он проживал в ее семье, ожидая, когда освободится отдельная комната в общежитии. Околой был не простой жилец - киномеханик, недавно прибывший в село по направлению, и председатель сельсовета Никон, муж Наскыйи, опасаясь, что хороший специалист уедет, сам позвал его к себе. Сегодня она стирала. Сидя неподалеку, он наблюдал за движениями ее ловких полных рук, глаз не мог отвести от ладного тела, обтянутого цветастым ситцем, гибко изгибающегося под тяжестью выжатого белья. - Давай, помогу, - предложил, коснувшись голого локтя Наскыйи. Она вздрогнула и резко подняла чернущие, длинные свои глаза. Словно близким жаром опалил его этот быстрый взгляд. Не дожидаясь ответа, парень схватил полный выжатого белья таз. На улице долго боролся с надувающимся на ветру бельем, одновременно охлаждая загоревшееся лицо. Зашел в дом, и Наскыйа наворотила новую порцию выкрученных простыней. Когда женщина подавала ему голубовато-белую, небесную от синьки груду, остро пахнущую щелочной свежестью, он не выдержал и задержал ее руку в своей. И снова безмолвными жгуче-крапивными взглядами ожгли друг друга... Вечером Околой, показав сельчанам новый индийский фильм, пришел домой поздно. У него почему-то разболелась голова. Никон был на рыбалке. Днем он приходил, оставил улов и, захватив провизию, ушел снова. К ночи парень совсем занемог. Наскыйа сбегала к медсестре, выпросила лекарство. Околой послушно проглотил таблетку, горячечно звякнув зубами о протянутую чашку с водой. Она намочила тряпку, приладила к его вспотевшему лбу. - Наскыйа... - прошептал он сухими губами и осмелился положить голову на женские колени. Огненная дрожь прошлась по ее телу. Чуть помедлив, пламенея от раздирающих его чувств, Околой погладил мягкую податливую ладонь: "Наскыйа..." - Спи, Околой, - отняла она руку. - Спи... Я покормлю детей, а потом... Потом уложу их... - И вышла в другую комнату. А когда через некоторое время заглянула к парню, он уже спал. - Вот и хорошо, - стыдясь собственного разочарования, подумала Наскыйа. Постояла, сдерживая взметнувшееся к самому горлу сердце. - Пусть спит. Устал, наверное, да и болен, бедняга. - Поставила на стул возле кровати тарелку с ужином. - Поест, если проснется. - Замешкалась, чтобы проверить, прошел ли жар, положила руку ему на голову... Не открывая глаз, Околой вдруг обхватил ее, прижал крепко к постели, покрыл поцелуями разом вспыхнувшее лицо. Наскыйа попыталась оттолкнуть его от себя, но тело размякло, стало томным, слабым. - Что ты, что ты, Околой, мальчик, я ведь мать троих детей, я женщина давно... А ты, Околой... Что скажет Никон? - прерывисто шептала она между поцелуями, пугающе звонкими в упругости ночной тишины. Шептала, уже не сопротивляясь, и тонко постанывая от полузабытой нежности. Эта ночь стала первой в череде их коротких ворованных ночей, наполненных страстью и страхом. "Боже, что же я делаю? - кусая губы, смятенно думала Наскыйа в минуты редкого домашнего затишья. - Как быть мне - жене, матери?! Никогда я не думала о таком... Никон тоже любит... любил меня, но то было другое, без этого смятенного жара, когда, кажется, оказываешься в самом центре бушующего огня... А с этим молодым парнем я схожу с ума..." Наскыйа понимала, что дальше так жить невозможно. Но как только мысли сворачивали к тому, чтобы уйти от мужа, перед ее глазами вставали лица двух сыновей и старшей дочери. Да и не поймет ее никто. Никона Ивановича в селе уважали. Машинально справляясь по хозяйству, женщина напряженно прикидывала дальнейшую жизнь так и этак, и ничего не могла придумать. В иные минуты вместе с нервной дрожью на нее находил мысленный ступор, и Наскыйа инстинктивно прижималась к стене, чтобы не упасть. Вспоминала молодость и тихо плакала, чувствуя, как минута за минутой предает и себя, и мужа, и годы их спокойной, тихой любви. Продолжение следует.
Христина ХАБАРОВА. Перевод с якутского Ариадны БОРИСОВОЙ.
