В архивах старины глубокой... Почему приказал заколоть себя богатый чукча Атахай?

Время нынешнее всё больше походит на цыганское бытие, когда человек существует в интересах повседневности, не думая о будущем. Может, поэтому мы нет-нет да ловим себя на оглядке. На том, что давно уже стало историей, из корней которой мы произросли. Берёшь в руки изветшавшие архивные документы с душевным трепетом, ведь в них заключена часть прошлого человечества, сотканного из тысяч и тысяч судеб. Строчки старинного письма ровные, чёткие – служилые люди пользовались специальной линейкой, которую называли «караксой». У слова тоже свои корни, и оно, скорее всего, тюркского происхождения, от «кара» – «чёрное», ведь чернила изготавливались из сажи. Кто знает, а вдруг здесь скрывается твоя кровная капля, зашифрованная чьим-то именем… Ясачная любовь В рапорте, посланном в 1806 году якутскому областному начальнику Кардашевскому, комиссар Средней Колымы Тырылгин писал об «инородцах чукочах»: «…Внушал я им о божестве и христовой вере, на что согласились из них принять святое крещение тоёны: Еврашка, от роду 40 л., наречён Иваном, Ехаченбыт, 60 л. – Алексеем, Пыкель, 75 лет – Васильем…» Были перечисленные аккуратными плательщиками ясака, о чём Тырылгин далее повествует: «…За каковый верный и черёдный их платёжь и чтоб они наперёд идущее время могли больше быть склонными к взносу ясака, отдарены они мною по чрезвычайной привязанности из собственного по 40 р. 50 коп. для покупки табаку…» И так могуче возлюбил комиссар этих инородцев, что от полноты чувств всем им дал свою фамилию! В ответном «Предписании обеспечить выгодный ясак чукочей» начальник Кардашевский похвалил комиссара, но предупредил, что тот не имел надобности за столь дорогую цену покупать их ясачное рвение: «…Произведённый вами чукочам подарок в сравнении поступивших от них десяти лисиц не несёт казённой выгоды…» Кстати, дареные «из собственного по 40 р. 50 коп.» были Тырылгину возвращены. А был ли кафтан? Колымский окружной исправник Анатовский писал о чукчах в путевом журнале (февраль, 1864 г.): «…Продают оленей по дешёвым ценам не дороже двух или трёх рублей за оленя и сверх того делают пожертвования даром. В минувшую зиму по случаю голодовки они продали русским до 1000 оленей, сверх пожертвовали 150… Чукчи всегда имеют в виду, что правительство не оставит их за это без награды. Эта слабость, можно сказать, общая и преобладающая между всеми вообще инородцами. Справедливость требует, что весьма хорошо было бы не отказывать в наградах, тем более, что край лишён всякой другой возможности поддержки, кроме как со стороны чукчей. Наградить каким-нибудь кафтаном, который по их понятиям гораздо важнее медали…» Далее исправник приводит конкретный «случай добродетели»: «Чаунский чукча Лука Ваалергин, услыхав, что жители Нижне-Колымской части весьма мало упромыслили рыбы, тотчас двинулся с табуном своих оленей до 400 шт., остановив их в верстах 30 от жилищ, чтобы бедные люди не затруднялись отдалённостью его стойбища, могли приходить пешком. Сам отправился оповестить жителей…» Народ моментально откликнулся на халяву. Жили у чукотского мецената по нескольку дней, с собой мясо брали, собак кормили – кто за нужную в хозяйстве иголку, кто за копьё, а то и даром. Скоро стадо растащили. Милосердный Лука вначале растерялся, а потом раздал обратно всю ерунду и своё к этому добавил. «…Укочевал добрый дикарь без всякой выгоды. Такая доброта делает честь всякому и потому достойна лучшей награды и поощрения. При свидании моём с Ваалергиным в Анюйской крепости, я благодарил его за поддержание нуждающихся русских и просил не оставлять, и на будущее делать всепомоществование. По окончании чукотской ярмарки Ваалергин, взяв с собою из другого табуна оленей, отправился опять для раздачи их нуждающимся!» Восторженный восклицательный знак в честь заслуг чукчи был поставлен, может быть, как залог большой награды в виде кафтана. Вот только документ о его вручении почему-то не сохранился… Ты меня породил, я тебя и убью Помните, в начале 90-х «крутили» у нас популярный японский фильм о том, как японцы в старину отводили престарелых родителей на вершину большой горы к богу Нараяме? Была у них вера, что станет им «там» хорошо, раз здесь несладко. В романе чукотского писателя Юрия Рытхэу «Сон в начале тумана» один из героев объясняет другому, американцу, сходный обычай: «Если человек уже не может прокормить себя или начинает приносить меньше, чем стоит его жизнь, он по своей воле уходит за облака». В книге речь идёт о стариках, оставшихся без родственников, которые могли бы совершить обряд умерщвления. Считалось, что сын, удушив отца по его желанию, сделал доброе дело, ведь отец после смерти попадёт «за облака», где всегда тепло и много еды… Вера в новую прекрасную жизнь за земным пределом была настолько сильна, что люди сами просили «помочь» им уйти. Вот как вещал об этом окружной исправник в донесении  военному губернатору в 1886 году: «…Инородцы создали чудовищное право каждого быть убитым своим родственником по первому о том требованию. Самоубийство является обыкновенным как между мужчинами, так и женщинами. Их число составляет не менее 25% общей смертности в округе, а может быть, и гораздо более… Приказал заколоть себя богатый чукча Атахай, по причине простуды. Примеру Атахая последовала его сестра тоже по причине болезни, и третьим умер бедный чукча с целью получить в другой земле табун оленей с серебряными рогами…» Былое и дамы Из ясачной переписи 1640 г.: «Юрта Куржегаса, Тархова сына. Скота у нево: 8 коней, 10 кобыл, 14 жеребёнков, 20 коров, 2 быка, 9 телёнков. Сын у нево. Баба – 20 лет». Ясачный оклад Куржегаса составлял тринадцать соболей. Люди, которые хотели бы углубиться в корни генеалогических древ «ниже» XVIII века, вряд ли найдут имена своих предков по женской линии. Имена якутов-мужчин впечатляют своей звучностью: Чегунай, Тогурай, Ужиней и т.д., и ни одного женского. Только так: «Баба – (столько-то) лет», после перечисления скота и детей. В ведомости за 1863 год о числе проходивших курсы наук в учебных заведениях Якутска значатся 226 мужчин и целых (ура!) семь женщин. Но среди окончивших – 30 мужчин и (увы…) ни одной женщины. Зато в начале ХХ века уже были открыты женская гимназия и женское епархиальное училище. Демография, однако Из таблицы браков по Якутску в 1877 году: общее число – 95, в возрасте до 20 лет мужчин «забраковалось» (вступило в брак) десять, женщин – 43; от 21 до 25 мужчин – 37, женщин – 28 и так далее; от 51 года и выше зарегистрировался в браке один мужчина, на этом расчёт окончен. Родилось мальчиков – 145, девочек – на одну больше, двоен – шесть, подкидыш был один. В графе «незаконнорожденные» не ставилась даже пометка о гендерной принадлежности. Этих было 19 бедолажек. В номере «Автономной Якутии» за 18 января 1927 г. дана статистика загса. Смертность за март составила 55 процентов от рождаемости. 50% людей умерло от туберкулёза и воспаления лёгких. Распространяются медицинские плакаты, имевшие определённый эффект, хотя некоторые из них выглядят сейчас несколько забавно. Проблемы профилактики и гигиены были остры, и надо отдать должное этому жанру изобразительного искусства: за неимением других популяризаторских мер он способствовал положительному влиянию на ситуацию со здоровьем в стране. Тойон Стаханов Из газеты «Якутская окраина» (январь, 1914 г.): «В кухне вилюйского тойона среди тряпья лежала в последнем градусе чахотки работница. Фельдшер сообщил, что она скоро умрёт, и тойон приказал вынести её в хотон. Она и умерла. Тойон с грехом пополам похоронил её и представил обществу счёт за похороны. Когда общество напомнило, что женщина на него трудилась, тойон сказал: «Она 17 лет ела мой хлеб». Питаются дворовые рабочие скверно. Небольшой кусок лепёшки, молоко и очень редко – кусок мяса. Дворовыми тойон распоряжается как собственными вещами. Может уступить за плату соседу. Заботится гораздо больше о скоте, чем о работниках. Контингент дворовых работников не ограничивается вдовами и сиротами, масса самостоятельных хозяев, находясь в экономической власти тойона, принуждена на него работать совершенно бесплатно, даже со своим скотом и орудиями производства. «Тойон – сильный человек, – говорит бедняк-якут, – он всё может сделать. Не даст в долг, не даст зерна на посев. Или просто не даст житья…» Сколько лет прошло, а слово «тойон» произносится с негативным оттенком. Так называют начальника, который, страдая приступами административного зуда, вымещает его последствия на подчинённых. Возможно, это на генном уровне, если корни генеалогии упираются в какого-нибудь прадедушку-феодала. Или, может, наоборот – был предок батраком и всю жизнь мечтал стать хозяином, вот мечты-то во внуке и всплыли… У меня слово «тойон» всегда вызывает определённое воспоминание и тянет за собой другие, казалось бы, далёкие друг от друга ассоциации: тойон – Стаханов – японцы. Одна пожилая женщина рассказывала, что пришлось ей и её подруге после окончания Горного института работать в алма-атинских шахтах во время войны. Застряли девчонки из Якутска на практике и почти два года мантулили под землёй наравне с эвакуированными шахтёрами и пленными японцами. Женщин в военное время было много на тяжёлом труде. Стаханов ходил в эвакуации в начальниках. Женщины перед ним поначалу робели – это ж сам легендарный отец стахановского движения! А он оказался грубияном и вообще строил из себя важного тойона. Девчонки его так и прозвали за глаза. «Ой, тойон идёт!» – и прысь в разные стороны! А японцы – сплошь интеллигенты – учёные, всякие ин­женеры-химики, аккуратненькие, чистенькие, без маски в шахту не заходят. Увидели женщин, глаза выпучили: – Мама-тётя, незный мама – нехоросо сахта, тязеро работа, низзя! Людей Стаханов не жалел, не разделял на мужчин и женщин. Коногонить заставлял до одури и сам так же работал, пока почти не падал, и в этом своём усердии, конечно, был никакой не тойон. Потом япошки переняли брань и ругались на Стаханова: – Зачем мама-тётя до ночь работать давал, тойон парсывый?! Ругались, правда, за спиной и за глаза, а то мало ли… Храмы и хамы В 1927 году церкви ещё худо-бедно функционировали. Хотя рядом с проникнутыми партийным пафосом статьями материалы религиозного содержания в газете, разумеется, не печатали, однако репрессии ещё не начались. Журналисты возмущались по поводу дурного поведения исподволь начавшей активизироваться атеистически настроенной молодёжи: «Во время пасхальной заутрени в соборе кучка прилично одетых молодых людей вела себя вызывающе и крайне неприлично по отношению к верующим. Толкались, сбивали плошки с огнём, скандалили. Такая антирелигиозная пропаганда подрывает авторитет советской власти и компартии, и надо бы обратить на это бескультурье серьёзное внимание». …Внимание, как вы помните, обратили. Очень скоро «народный опиум» стали порицать не меньше, чем употребление наркотиков сегодня, а празднование рождественских ёлок запретили вообще. Трудно без помощи архива понять и осмыслить те или иные моменты истории. Это учреждение, хранящее в своих фондах беспристрастное, неискажённое эмоциями прошлое, даёт нам возможность ознакомиться с ушедшими веками на документальной основе, найти связи и параллели и в сравнении уяснить, к каким минувшим ценностям стоит обратиться снова, а какие ошибки не следует повторять. Ариадна БОРИСОВА В материале использованы отрывки из архивных документов, а также газет «Якутская окраина» (1914) и «Автономная Якутия» (1927) из Национального государственного архива РС(Я). Фото с сайта "Якутск в фотографиях". Молодежная православная газета "Логос"