Страшные истории Якутии: Лесная женщина

РИГ SAKHAPRESS.RU Эту странную мистическую историю мне рассказала бывшая коллега, зная, что меня чрезвычайно интересуют такого рода рассказы.

А она услышала о произошедшем от своей дальней родственницы, той в свою очередь рассказал кто-то ещё. Думается, пока дошла до моих ушей, она, конечно же, в некоторой степени обросла вымыслом, возможно, каждый рассказчик добавлял что-то от себя. Так что за достоверность не ручаюсь. Впрочем, как и всегда, когда дело касается непознанного.

* * *

Произошло это в далекие сейчас 50-60-е годы прошлого века с одной молодой женщиной. Ее воспитывали приемные родители, весьма обеспеченные по тем временам люди. Отец занимал какую-то начальственную должность в одном из министерств, часто ездил в командировки. Мать не работала, воспитывала дочку, хотя в семье проживала пожилая женщина-домработница, которая приходилась главе семьи то ли дальней-предальней родственницей, то ли просто односельчанкой его родителей. Она и делала всю домашнюю работу: мыла дощатые полы, готовила еду, стирала, гладила белье, ходила на рынок и в магазин. Их большой частный дом находился недалеко от Зеленого рынка возле городской бани. Мать же ухаживала за цветами, которые разводила в большом количестве, да иногда шила что-нибудь себе или дочери на швейной машинке «Зингер». В доме было идеально чисто, крашеные полы сверкали, белоснежные тюлевые занавески были накрахмалены.

Девочка класса до пятого или шестого не знала, что она - приемыш. Узнала случайно, подслушав разговор матери с одной из приятельниц. Женщины сидели на кухне и пили чай, а она в это время сидела на завалинке, греясь под первыми весенними лучами. Сидела тихонько, как вдруг услышала в открытую форточку слова матери, которая сначала жаловалась, что девочка неважно учится, талантов никаких нет, в музыкальную школу хотели записать, но не взяли и, вообще, какая-то совсем никчемная растет. А потом, после тяжкого вздоха: «Зря, зря взяли, надо было сдать в приют!» Что ей ответила та тетенька, которая часто приходила к ним в гости из Сайсар, девочка уже не услышала. Она сползла с завалинки и ушла на другой конец двора и там затаилась среди кустов, которые только-только начали распускаться…

С тех пор она очень изменилась. Ее некрасивое остренькое личико, напоминающее мордочку лисенка, приняло какое-то настороженно-испуганное выражение: девочка боялась, что ее отдадут в детдом. Она перестала капризничать, сама, без напоминаний, садилась за уроки и стала добровольно помогать старенькой няне. Возможно, инстинктивно чувствуя их равенство. Ходила с ней на рынок или в магазин, иногда расспрашивала старуху о ее жизни. Та тоже привязалась к девочке и часто по вечерам, когда они оставались одни в доме, рассказывала ей разные истории. Мать с отцом часто уходили то в гости к кому-нибудь из сослуживцев отца, то в театр, то в кино.

Прошло несколько лет. Старуха нянька заболела, и ее надолго положили в больницу. Отец стал все чаще отсутствовать, и это, судя по недовольству матери, были уже не командировки, а что-то другое. Мать иногда целый день лежала в кровати с холодным компрессом на лбу. Вскоре вся домашняя работа легла на плечи девочки-подростка. С утра она растапливала печки – голландку в общей комнате и плиту на кухне. Готовила еду, убирала, стирала… Потом шла на вторую смену в школу. Физическая работа по дому не так угнетала девочку, как вечное плохое настроение матери, ее недовольство всем, постоянное ворчание. Иногда девочка ловила на себе откровенно враждебный взгляд женщины и сжимала худенькие плечи. Между ними нарастало отчуждение. Но пока еще отец жил дома, было еще терпимо. Стало плохо, когда однажды он собрал свой чемодан и ушел из дома насовсем. Оказалось, что у отца уже давно была другая женщина, у которой недавно родился сын, его родной сын, и он, конечно же, сделал свой выбор. Не помогли ни истерики жены, ни то, что она ходила жаловаться на него в министерство. Старенькую няню отец забрал к себе, в новой его семье как раз нуждались в помощи.

Девочка, оставшись с приемной матерью, которая терпеть не могла ее и, может быть, даже считала ее виновницей своего несчастья, натерпелась много горя. Теперь ее ежечасно попрекали куском хлеба (денег катастрофически не хватало, мать по-прежнему не работала, шила немного на дому знакомым женщинам), ругали, закатывали ей истерики и даже били по голове тем, что попадется под руку. На уроки совсем не оставалось времени, ночью же жечь свет было строго запрещено. Не знаю почему, но в школе никто из педагогов не обратил внимания на то, что девочка стала из рук вон плохо учиться, ни с кем не дружит, в общественной жизни класса и школы не принимает участия, а самое главное, имеет затравленный вид. Тогда, скорей всего, узнали бы, что бедная девочка осталась одна с больной на голову женщиной. Пришла бы хотя бы раз старая няня, а уж он-то много интересного могла бы рассказать о своей хозяйке. Хотя бы то, как ее, окончившую педагогическое училище и преподававшую географию в школе, с треском уволили с работы, когда она в гневе набросилась на ребенка с здоровенной указкой и чуть не проломила голову мальчику. Это потом она стала важной дамой, переехала в город и удачно вышла замуж. По слухам, она происходила из семьи бывшего богача, который, будучи улусным кулубой*, по дурости из-за какой-то мелочи повздорил с местным шаманом и, вызвав из города урядника, велел заточить шамана в каталажку. Тот, вернувшись оттуда, публично проклял кулубу аж до седьмого колена. С тех пор, говорят, сыновья этого бая стали вымирать в молодом возрасте, не пустив корней, а по женской линии, кроме бесплодия, досталась в наследство позорная болезнь – безумие.

Болезнь между тем прогрессировала, хотя внешне не все замечали. Женщина днем спала, а ночью металась по дому, бормоча под нос страшные проклятья, глаза лихорадочно блестели и, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Однажды, в конце августа, она, очень странно, шиворот-навыворот, одетая, заявилась в школу и забрала документы дочери: мол, ей нужно уехать в санаторий, а девочку она отправляет в деревню к родственникам. И документы, не долго думая, отдали и даже не спросили, в какой район едет девочка и вернется ли она потом в школу. Девочке тогда исполнилось ровно пятнадцать лет.

В один из дней девочке велено было одеться, как будто для поездки на дачу к каким-то знакомым. Та, ничего не подозревая, отправилась вместе с приемной матерью в лес. Сначала ехали на каком-то битком набитом автобусе, на конечной остановке вышли и долго-долго шли пешком. Девочка очень устала, но боялась спрашивать: когда, мол, придем? Потом они присели отдохнуть, и женщина дала ей из бутылки попить какого травяного чаю с довольно противным вкусом. Через некоторое время ей стало плохо, у нее закружилась голова, и она упала, больно ударившись головой о пенек.

Очнулась от страшного холода (ведь это было в конце августа, когда уже начались заморозки). Было темно, хоть глаза выколи, и кругом ни души. Ее подташнивало еще, хотелось пить, она стала звать на помощь, но из горла раздавалось только жалкое сипение. Она села, привалившись спиной к дереву, и стала молча плакать. Почему-то сразу стало ясно: приемная мать, эта женщина, вот уже третий год наводившая на нее ужас, хотела ее убить и специально завела ее в лесную глушь. Как в сказке. И, как и там, дала выпить отраву. И она действительно скоро умрет – от холода, от испуга, может, ее съедят волки…

Кажется, она все же вздремнула или опять потеряла сознание. И второй раз очнулась от того, что ее тронули за плечо. Она с трудом разомкнула веки и увидела женскую фигуру около себя. Это была незнакомая ей ранее женщина. Она молча смотрела на нее и, дождавшись, когда девочка встанет на затекшие ноги, кивком головы велела ей следовать за собой. Они долго шли по лесу, наконец женщина привела ее к лесной опушке, откуда виднелись темные домики городской окраины. Неизвестно откуда взявшаяся спасительница ни разу не раскрыла рта, лицо у нее было какое-то очень печальное и, как показалось девочке, виноватое. У большой крайней лиственницы женщина остановилась и так же кивком с ней попрощалась: мол, дальше иди сама. И бесшумно скрылась в лесу, словно растаяла.

Девочка как-то дошла до одного дома и, когда хозяин дома открыл ей калитку, снова потеряла сознание. Карета скорой помощи, вызванная испуганными хозяевами, отвезла ее в больницу. Потом она попала в школу-интернат, закончила ее, поступила учиться (помог бывший приемный отец). С приемной матерью она больше ни разу не встречалась: ее определили в психбольницу. А ту, лесную женщину, она однажды увидела во сне, и та призналась, что она ее родная мать. На вопрос, где она сейчас, женщина не ответила, а только печально улыбнулась…

Яна ПРОТОДЬЯКОНОВ,

«Эхо столицы»