Слёзы Югры. Как трагедия на дороге сломала два сибирских города

РИГ SAKHAPRESS.RU Корреспондент — о том, что происходило в последние два дня в Ханты-Мансийске и Нефтеюганске — двух городах, разделивших одну ужасную трагедию, жертвой которой стали 12 человек, 11 из которых дети.

На обочине 925-го километра трассы Ханты-Мансийск — Тюмень стоит настоящий монстр из гнутого металла и сломанного пластика. Из остова разорванного пополам автобуса торчат согнувшиеся кресла, с которых свисают детские шарфы. Вокруг под снегом всё ещё разбросаны детские вещи: маленькая пилочка для ногтей, крем для обуви, сапожки. Нетронутая плитка шоколада. Метрах в пяти на оторванной крыше автобуса лежит розовая детская куртка. Её припорошило снегом, который за прошедшие с аварии двенадцать часов ни на минуту не останавливался.

"Обстоятельства неудачно сложились", — говорит один из стоящих рядом со мной сотрудников МЧС. Его дежурство продолжается уже двенадцать часов, он явно устал и разговаривает отрывистыми предложениями. "Снегопад, видимость плохая, да и дорога, сами видите, её не то что бы раз в десять минут убирали".

На этих словах мимо проезжают две снегоуборочные машины, мигая сигнальными огоньками.

В руках эмчеэсовца сигарета и стакан горячего кофе: на трассе стоит сухой мороз. Он делает глоток и рассказывает дальше: "Крови много не было, а что была, ту снегом засыпало. Дети-то в основном переломанные".

От слова "переломанные" становится жутко. Два скрученных от удара автобусных кресла лежат в стороне от проезжей части. Ещё несколько на опушке леса. Те, что остались торчать из обломков автобуса, выпирают под разными углами.

"Вчера днём холодно было, когда врезались. И темнело уже. Пока ДПС подъехала, уже не было солнца совсем", — рассказывает работник службы спасения.

В ста метрах стоит второй грузовик. Почти нетронутый Volvo, с прицепа которого наполовину съехал тяжёлый тральщик. Одна гусеница почти на земле, вторая висит в воздухе. По предварительным данным, говорит человек из МЧС, удар о Volvo и крутанул автобус с детьми, дальше он несколько метров ехал почти боком, пока вторая фура не рассекла его надвое.

В аварии поучаствовала и легковая машина. Её водитель пришёл собрать вещи из занесённой снегом машины и неохотно рассказывает о произошедшем. В момент аварии в сторону легковушки полетели обломки, он резко ушёл в кювет и оказался зажат в водительском кресле. Когда он пришёл в себя, его освободили из смятого автомобиля, и он в темноте и холоде помогал спасать детей.

Больница

На следующее утро в пункте переливания крови тихо. Разговоры ведутся вполголоса, громче всего звучит хруст бахил от шагов. На регистратуре три раза повторяется один и тот же диалог:

— Впервые кровь сдаёте?

— Да, впервые.

Стоящая в очереди пенсионерка рассказывает, что сибиряки должны держаться вместе. "Потому что так теплее", — объясняет она с грустной улыбкой.

Тепло в Ханты-Мансийске на вес золота — на улице минус двадцать три градуса, под ногами хрустит мёрзлый снег.

"Особенно нужно держаться вместе, когда у нас у всех такое горе. Это были не мои дети, но тут у нас все друг друга знают, так что и дети всем нам не чужие", — говорит она.

В самом конце фойе стоят подростки, две девочки в халатах. Это ученицы местной медакадемии. Они проходят практику в больнице и зашли в пункт на перерыве, чтобы успеть сдать кровь.

Девочки рассказывают, что лично с детьми пострадавшими не знакомы, но брат одной из них дружит с братом одного из погибших мальчиков. Они долго не решаются подойти к стойке регистратуры, закусывают губы и стесняются. Мимо проходит один из докторов станции: девочки просятся на сдачу. Врач говорит, что сегодня нужна только третья и четвёртая положительные группы. У девчонок первая и вторая. Разговор заканчивается, врач уходит, а девочки так и остаются стоять в коридоре.

В дальнем углу зала медик перебирает пакеты с кровью. На специальных подставках лежат плоские тёмно-красные упаковки с фамилиями доноров. Сестра листает книжку с базой доноров и звонит: "Добрый день, Лидия Васильевна? Это станция переливания крови вас беспокоит… А, уже идёте? Спасибо, ждём".

Панихида

На отпевании детей ещё тише, чем в больнице. В городе вообще сегодня все тихие и ходят с опущенными головами: каждый телевизор настроен на новостную программу, а все новости только о произошедшей вчера аварии. Свои версии рассказывают таксисты, продавцы в магазинах и пассажиры в автобусах.

В тишине церкви, которую нарушает только речь батюшки, горе слышится особенно ясно. В руках у людей горят свечи, по щекам катятся слёзы. Неподалёку от входа стоит мужчина и держится за голову, мерно подпевая церковному хору, который звучит из динамиков.

Служба заканчивается. Дети в зелёных одеждах спускаются переодеваться: на лицах грусть и печаль. Девочки в платочках смотрят друг на друга со слезами на глазах.

Около одной из икон свечку ставит пенсионерка Любовь Петровна. "Горе, ужасное горе", — говорит она сразу, хотя никто не успевает задать ей никаких вопросов. "Это ужасно, невинные дети, спасающие друг друга на морозе, в полной темноте и на таком холоде, я себе это представить не могу. Я не спала всю ночь".

Любовь Петровна рассказывает, что живёт в Ханты-Мансийске уже 40 лет и всё это время она побаивается ездить на автобусах по области зимой. Погода плохая шесть месяцев в году, снег валит прямо в стекло, бураны постоянно. А из-за раннего наступления темноты водители, рассказывает она, начинают уже в первый час поездки клевать носом. Когда ездить всё-таки приходится, она садится рядом с ними и караулит, мало ли, уснёт. Из-за этого каждая поездка к дочери в Сургут — нервотрёпка на пять часов.

Вчера дочь приехала в город сама сдать кровь. Но пункт сдачи закрылся уже к часу дня: все группы, которые требовались медикам, успели сдать ещё до обеда. "Завтра опять пойдёт, мало ли что".

Родственники

Тише всего в фойе гостиницы "Олимпийская". Это самое тихое место во всём Ханты-Мансийске. Сюда привезли родителей пострадавших и погибших детей. На первом этаже с ними работают психологи и сотрудники МЧС.

Одна из психологов рассказывает, что она на ногах уже с раннего утра. Ханты-Мансийск — не первое место её работы, до этого были и авиакатастрофы, и железнодорожные крушения. Привыкнуть к такой работе, где в конце любого пути тебя ждут слёзы людей, говорит она, невозможно. Поэтому сама дома регулярно посещает психотерапевта. Она разговаривает еле слышным шёпотом, как и все люди в зале:

— Это сложно. Сегодня у нас в фойе была мама одного из погибших детей. Падала в обморок три раза. Увели обратно в номер, дали успокоительное, уложили спать. Но разве им таблетками поможешь? Есть одна семья, которая из комнаты своей вообще не выходит уже с утра. Их тоже понять можно. Им и таблеток не дашь, и на разговор не напросишься. Закрылись в своём горе, можно сказать. Но поймите, тут каждый справляется со своим горем по-своему, а я должна помогать, а не мешать.”

На этих словах отец одного из детей, сидящий в центре зала, выходит из оцепенения и начинает плакать, схватившись за лицо. Женщина кивает мне, вежливо просит уйти и садится рядом с мужчиной. Они начинают разговаривать еле слышным шёпотом.

Через минуту начинается собрание. Вышедшая из одного из коридоров женщина становится в центре зала и начинает рассказывать о том, где и как будут проходить похороны и что вещи для похорон нужно запаковать в отдельный пакет и подписать.

Тон хоть и сочувствующий, но сухой, официальный. Почему-то за неё становится стыдно. Но родителям всё равно, мне показалось, не все они понимают, о чём она говорит. Они не здесь.

Родители смотрят на женщину, еле сдерживая слёзы и с трудом оставаясь на ногах. У одной женщины не выдерживают нервы и она просто уходит к лифту. За ней, извинившись, уходит один из мужчин.

Дворец спорта “Сибиряк”

Гору детских игрушек и цветов на крыльце Нефтеюганского дворца спорта видно с противоположного края площади. Рядом с ней всегда стоят люди — 10–15 человек. Кто-то устаёт стоять на двадцатипятиградусном морозе и уходит, на их место всегда приходят другие. Люди, спешащие мимо по своим делам в обеденное время вторника, сначала тормозят шаг, потом останавливаются, подходят к траурному месту и останавливаются. Женщины крестятся, мужчины снимают на мобильные телефоны. Некоторые добавляют новые свечки к уже стоящим.

Только подойдя вплотную, можно рассмотреть лежащие на розах и плюшевых медведях фотографии. Дети улыбаются, кто-то смотрит с фотокарточек серьёзно. У некоторых снимков в нижнем правом углу нет чёрной полоски: кто-то хочет, чтобы эти дети считались живыми до сих пор. На самом деле, так хотят все. В районном МЧС глава отделения рассказала, что некоторые родители до сих пор, уже вторые сутки, не верят в то, что произошло, и просят считать их детей живыми.

В "Сибиряке" тоже тихо. Две девочки — Вика и Настя — пришли положить цветы в траур. Школьницы знакомы с жертвами катастрофы: с кем-то дружили, кто-то ходил в параллельный класс, с кем-то есть общие друзья.

Катастрофа сильно ударила и по ним. Мамы каждый день в слезах у телевизора, в школе учителя тоже срываются прямо на уроках. В и без того тихом Нефтеюганске в последние несколько дней царит гробовая тишина и стало слишком много слёз.

Девочки только что переписывались с Ильёй и Сашей — ребятами, находившимися в автобусе. Илья всё ещё в больнице с переломом ноги, а Саша уже дома в Нефтеюганске после лёгкого сотрясения мозга. Саша рассказал, как он ещё до поездки почувствовал неладное, плохое предчувствие, сел в конце автобуса и ни с кем не разговаривал всю поездку. Когда случилась трагедия, он схватился за кресло, и его вместе в обломками автобуса выбросило на дорогу. За секунду до этого он увидел, как кто-то из детей вылетел из окна автобуса, а одну из девочек сжало креслами насмерть.

Саша рассказал девочкам о том, как дети спасали друг друга после катастрофы: били теряющих сознание по щекам и кричали, чтобы привести их в чувство. Он признался, что страшнее ничего в жизни у него не было: темно, холодно, вокруг крики друзей, а кто-то молчит и не двигается.

Илья, которого оперируют в Ханты-Мансийске, общается с девочками через своего брата Даниила. Даниил до сих пор не рассказал о случившемся матери: она лежит в больнице с раком, и он боится, что новость о трагедии убьет её.

В школе, в которой учится Вика, сегодня повесили большой плакат жертвам трагедии. На нём ученики написали соболезнования родственникам трёх девочек: Регины, Даши и Алины. Плакат повесили в конце школьного коридора, на особом месте — со входа его не видно. Такие плакаты есть в каждой школе Нефтеюганска — трагедия одинаково коснулась всех. В этих же школах теперь собирают пожертвования: на похороны, лечение или на финансовую поддержку семей.

Настя рассказывает, что незадолго до катастрофы её звали обратно в секцию (она перестала заниматься около года назад). Она отказалась. Теперь каждая жертва катастрофы для неё как погибший брат или сестра. Вчера подруги видели, как из одного из домов на улицу выносят два гроба: в катастрофе погибли двойняшки, которых они тоже знали.

Пока мы разговариваем с девочками, подошедший мужчина интересуется, были ли мы на месте катастрофы. Он представляется дядей одной из погибших, спрашивает, нет ли у нас с собой фотографий с места происшествия, и просит их показать. Оператор открывает ноутбук и показывает наши вчерашние снимки. Через минуту мужчина, еле сдерживая слёзы, извиняется за беспокойство и уходит.

Девочки говорят, что их мамы до сих пор в полуобморочном состоянии. Город опустил голову и никто больше не смеётся и не улыбается. В Нефтеюганске были катастрофы. В 2015 году недалеко от города упал самолёт, но эта катастрофа особенная, ведь тут погибли любимчики города — команда по спортивной гимнастике, которая славилась на всю область и регулярно возвращалась с соревнований с золотыми и серебряными медалями.

Нам показывают зал, в котором занимались дети. В нём тоже тихо и пусто: никто не будет заниматься здесь ещё несколько дней — в городе траур. Администратор спорткомплекса Роза не уверена, что здесь кто-то будет занимать и потом: один из тренеров погиб, а вернётся ли к работе выживший в катастрофе Андрей Коленский, для всех загадка. На наш звонок Андрей ответил спокойно, но от общения отказался.

Предыдущая смена Розы выпала на день трагедии. Сначала ей на мобильный телефон прислали сообщение об аварии. Первые полчаса новости в Интернете были расплывчатые, но когда стало понято, что речь идёт об автобусе с воспитанниками школы, они начали собирать в дворце спорта родителей. Через час родители и сотрудники спорткомплекса уже смотрели по телевизору новости и не могли справиться с ужасом: чей ребёнок жив, а чей погиб, на тот момент было неизвестно. Дорога до Ханты-Мансийска занимает примерно три часа. Что чувствовали родители в пути, Роза не может даже представить.

Пока мы ходим по пустому залу и смотрим фотографии отличников спортшколы, она рассказывает нам о главной мечте детей: спортивную гимнастику до сих пор не включили в список олимпийских дисциплин, поэтому дети старались занимать призовые места. Они надеялись, что из-за их успехов вид спорта появится в заветном списке, а они все станут олимпийскими чемпионами.

На глазах у Розы проступают слёзы. Она рассказывает о том, что одна из работниц спортивной школы пришла сегодня под успокоительными, весь день не может разговаривать и уже второй час вытирает чистую доску в классе.

— Ужасное горе, ребята, — говорит она нам, — ужасное.

Автовокзал

Автовокзал Нефтеюганска — маленькое здание около крупнейшего торгового центра города. Внутри всё буднично: зал ожидания, ряды кресел, табло информации и кафе. У входа сидит охранник и смотрит очередной выпуск новостей о событиях вокруг дорожной трагедии, в кафе пьют кофе водители — через двадцать минут у них рейсы.

О Марате Зайнуллине, водителе автобуса с детьми, водители рассказывают охотно: добрый, спокойный, бесконфликтный, часто выручал по работе. Менялся рейсами с коллегами, подвозил домой кондукторов-женщин, когда конец смены приходился на позднюю ночь.

В день катастрофы коллеги не заметили за ним никаких странностей. Обычное дело: пришёл, прошёл медосмотр, спокойно сел и поехал, четыре часа в одну сторону, перерыв в Ханты-Мансийске и обратная дорога. Так водители и работают: утром выехал, вечером приехал — обычное дело. Когда мы рассказываем о предыдущих нарушениях водителя, коллеги смеются: если всех, кто хоть раз превышал скорость, уволить из автопарка, люди будут пешком между городами ходить.

Один из коллег Зайнуллина, водитель по имени Сергей, предполагает, что Марата всё равно подведут под статью: никому не хочется объяснять, как так получилось, что детей везли в нарушение закона, или долго расследовать обстоятельства аварии, ведь видеорегистраторов, упрощающих такие ситуации, не было ни у одной из четырёх машин. А свалить всё на водителя — обычное дело. Сергей в молодости работал в авиации и рассказывал, как иногда приходилось разбирать записи с чёрных ящиков упавших вертолётов не по правилам, а по указаниям сверху: этот пилот не виноват, а вот этот — виновен.

Водители расстроены: коллега попал в сложное положение, но помочь ему они не могут. "Водитель всегда крайний в таких ситуациях. Особенно если ситуация касается детей. Тут даже не важно, что именно было на дороге: темно, метель или хоть что, ну, подрезали тебя неудачно: ты вёз, значит, ты виноват".

Дети, которых с нами нет

Для всей России погибшие в катастрофе дети, возможно, так и останутся жертвами чьей-то халатности. Запомнятся как те, чьей смерти легко можно было бы избежать, если бы кто-то предпринял дополнительные усилия по обеспечению безопасности, перенёс рейс или сделал что-то ещё. Но хотелось бы, чтобы люди знали о них не только то, что они умерли посреди тёмной и холодной дороги 4 декабря, но и тот факт, что они жили.

Что к чему-то стремились, чем-то увлекались, чего-то жаждали. Что Даша К. слушала Imagine Dragons и Muse и была фанаткой мультсериала "Гравипадово". Что Таня Т. была безнадёжно влюблена и очень любила кофе с молоком. Что Регина Д. любила чёрный цвет и собак породы хаски.

Когда мы пришли в школу, чтобы узнать больше о детях, которые живы теперь только в сердцах миллионах скорбящих россиян, нас отправили в администрацию, чтобы получить согласие на интервью от главы города. Все официальные лица боятся сказать что-нибудь не то или как-нибудь не так: в город съехалась московская руководящая элита — начальник Следственного комитета, министр здравоохранения и другие..

Директор школы трижды сменил своё решение по поводу беседы с "да" на категоричное "нет", а потом попросил съездить в центр и решить вопрос с "верхушкой". "Они вам дадут разрешение, и вы поедете в школу, которую они выберут".

В администрации, которая находится прямо напротив "Сибиряка", мы получили вежливый отказ в общении с работниками любых школ. Даже после того, как мы объяснили, какими целями руководствуемся — рассказать прежде всего о жизни детей, а не об их смерти.

В том же здании на одном этаже нам удалось поговорить со священнослужителями о Боге ("Все в руках Всевышнего, неисповедимы пути Господни"), удалось поговорить с работниками МЧС о родителях ("Они в очень тяжёлом состоянии, мы делаем всё возможное") и о текущих сложностях региона с заместителем главы администрации ("Мы все очень беспокоимся — в городе непростая ситуация").

А вот о детях в здании администрации поговорить нам не удалось ни с кем. Потому что дети больше никого не интересуют. Даже несмотря на то, что со своих фотографий на траурном месте, полном ярких игрушек, горящих свечей и холодных цветов, они смотрят прямо в окна глав города.

life.ru