Рассказ: Про то, почему Меланхолия Ивановна была пьяна, когда встретила Пессимиста Загонского, и про того, кто ее напоил. (Продолжение)

Продолжение. Начало смотрите "Другие новости по теме" РИГ "SakhaPress" Когда Романс Финансович был маленьким и его звали не иначе, как Домик (Рома-Ромик-Домик), он часто удивлялся,  почему каждой осенью птички собираются все вместе, а через некоторое время и вовсе исчезают. Он об этом спрашивал всех и каждого: начиная с мамы и кончая обычными прохожими в парке. - Почему? - спрашивал Домик и наклонял голову набок, совсем  как маленький миленький щеночек. Ответы он получал самые странные. Один дяденька даже ответил, что их ловят и увозят на фабрику: готовить разные вкусные блюда. Ромка после этого целых два дня плакал и, наверно, мог бы еще дольше, но мама успокоила его словами: "Злой дядька ошибся: он подумал, что ты говоришь о клубнике, которая растет у тети Миры. Домик тогда сразу улыбнулся, а мать подумала, что его развеселили мысли о клубнике, но сын сказал: - Тогда, наверно, этот дяденька ходит сейчас  и все неправильно понимает.  Как ты думаешь, ма, он глупый от природы? И мама поняла, что у него растет не просто малыш Домик, а очень умный Романс Финансович. Романс был уже взрослый, и мама все равно любила снова и снова рассказывать про тот случай. Он сам помнил только смутно. Но по рассказам матери у него сложилась более целостная картина. - Птицы, - сказал Романс, глядя в окно. Поднес кружку с кофе к подбородку с однодневной щетиной да так и застыл, задумавшись. - Что? - не поняла его мама. Попыталась найти ответ в отражении темно-карих глазах сына на оконном стекле, но не смогла: застекленевшие глаза его ни о чем не говорили. - Романс! - окликнула она его. Он вздрогнул, отпил кофе и повернулся к маме. - Птицы...  - рассеянно повторил он и указал в окно. - А-а... - поняла его мама, улыбнувшись. - Ты целыми днями сидел  и смотрел в окно: наблюдал за птицами. Твой папа даже говорил, что у нас растет орнитолог... - Ты мне этого раньше не говорила, - Романс вышел, но тут же вернулся с пиджаком и протянул его матери. Та помогла ему надеть пиджак песочного цвета и ответила: - Он меня просил не говорить об этом: считал, что таким образом мы тебе помешаем с выбором профессии. Но теперь ты уже большой, и... -  Так глупо, - произнес Романс. - Папа считал, что... правда? -  Конечно. Действительно, смешно, что он так считал. Но ведь считал! Отец для мамы и сына всегда был главной опорой. Они его очень любили  и дорожили его памятью. - Ма, если я сделаю какую-либо жизненную ошибку, - Романс сделал короткую паузу, - ты меня простишь? Мама долго на него смотрела, пытаясь понять, с чего это он вдруг говорит такие вещи. -  Каждый в своей жизни ошибается, - мягко произнесла она, - жизнь состоит из сплошных выборов, и каждый человек в чем-то да и ошибается.  А что? - Да нет, ничего. Сын посмотрел на часы, чмокнул маму в щеку и вышел из кухни. - Кстати! - крикнул он из прихожей. - Сегодня Истерика не придет, не надо готовить! Мама быстро прибежала: - Что с ней? Она заболела? - получив в ответ отрицательный качок головой, она спросила: -  Когда она придет? Завтра? - Нет. Она больше никогда не придет. Мы с ней вчера расстались. Романс Финансович вышел, оставив маму в полной растерянности. Она же чуть ли не готовилась к свадьбе, а тут... *** "Мама зря старалась, - подумал Романс, бросив взгляд на свои ботинки. На них остался след от поцелуя городской осени. Наглая. Распутная. Избалованная. Ветреная. Лучшая. "Это все про меня!" - крикнула осень так, что Романс чертыхнулся и ответил ей  шепотом: "Да что там ты! Это все об Истерике, моей любимой Истерике. Она лучшая". Наглая. Распутная. Избалованная. Ветреная. Лучшая. "Но я лучше этой Истерики! Посмотри вокруг: золото, серебро, мой ласковый шепот - красота!" Увядающие листья под слоем городской пыли - это золото?! Грязный асфальт под ворохом бытового мусора - это серебро?! Ветер-скандалист, распространяющий вонь фекалий и всякие болезни - это твой ласковый шепот?! А красота?! Где твоя красота?! Ты хочешь сказать, это - красота?!  - Романс в сердцах пнул пластиковую бутылку из-под пива. Бутылка чуть не угодила под ноги прохожей девушки, но Романс даже не извинился. Истерика, ты лучшая, но прости дурака - я не могу быть с тобой. Мне надоело, что ты принадлежишь не только мне. Мне надоело выяснять отношения.  Прости, наверно, я должен был отвоевать тебя у всех этих твоих. Но я не смог - я слабый. Прости меня за это. Я не люблю трудности - видишь, я даже ботинки не сам чищу. Я слабый. Он действительно любил Истерику, но при этом не считал ошибкой то, что предложил ей порвать - в жизни должны происходить всякие перемены. Он не был слабаком - с этим он сам переборщил, так как не знал себя.  Он давно узнал, почему птицы вдруг исчезают, но не знал, чего он  хочет в жизни. И даже не пытался думать об этом. За него чаще всего думала мама - женщина сильная и горячо любящая сына и покойного мужа. ...Птицы. Романс заметил, что сегодня у них предвзлетное собрание. О чем они щебечутся? Выясняют маршрут? Слушают прогноз погоды от своего птичьего синоптика? Или гадают, как красивее - образовать клин или беспорядочную стайку? Щебечут о чем-то своем, и даже не подозревают, что в голове у Романса. А в голове кавардак. Высокие слова признаний Истерике и оскорбления в адрес осени. Мысли Романса беспорядочно крутились в голове, как и эти беспокойные от предстоящего полета на юг птицы. Мысли-птицы. Звучит романтично, но иметь их в голове так сложно! Мысли-птицы бились о виски. Стучались в окна-глаза. И все это образовало невыносимую боль. "Кто ты?",  "Я не узнаю тебя", "Что же ты наделал...", "Я не хочу!!!", "Обними меня", "Прощай".  Потом - взволнованный птичий щебет, щебет, щебет. Шорох, шорох, шорох. Мигрень. - Мне больно. Тяжелый выдох. Вьющиеся клубы дыхания резали осенний воздух. Сердце стучало как-то протяжно. - Отпусти меня. Лица. Машины. Магазины. - Не смотрите на меня так! Романс сжался под тяжелым взглядом, зажмурил глаза. Щебет, шорох. Сердитый крик где-то далеко в подсознании: "Ты стал другим!!!" - Я знаю. Все вокруг меняется. Это и есть жизнь. Осень - всего лишь время кислых улыбок, расставаний и разочарований. - Прости. Наглая. Распутная. Избалованная. Ветреная. Лучшая. - Это не ты. Это Истерика. Но не ты. Не тебе - волновать душу. Не тебе - жить в сердцах и вырываться из него, разбив на мелкие куски. Не тебе - сладкая музыка. Не тебе - тусклый свет настольной лампы и приторный запах духов. Не тебе - букет алых роз, который простоит неделю, а потом вылетит в окно. Не тебе - слова любви. Не тебе. - Что же ты наделал!.. *** Клубы синего дыма вздымались вверх - там, где облака. Просто городской смог. Надо же, я участвую в создании  шапки города, которая скрывает от нас звезды - значит, я тоже часть города, часть мира, - размышлял Романс, делая  глубокие затяжки и пуская тонкие струйки дыма туда - к облакам. Ему не хотелось на эту глупую работу - сидеть там, делать вид, что перебираешь какие-то важные бумажки, а на самом деле просто скучаешь. Скука - вот что порождает самые грандиозные идеи и мудрые мысли. Скучая, Романс стал чуть мудрее. Он много думал, пропускал мимо колкие замечания коллег, не обращал внимания на обеденные перерывы - порой даже казалось, что он прилип к своему кожаному креслу. "У Ромы все ли дома?" - спрашивали иногда девушки-коллеги, ехидно смеясь в кулачок и исподлобья смотря на него. Романсу работа не нравилась. "Фигня какая-то", - считал он. Но почему-то каждое утро он поднимался, пил кофе, одевал костюм и шел на работу. Маме нравилось, как он официально выглядит  в этом пиджаке.  Романс понял, что он работает там только потому, что так хочет мама. Вообще, мать редко спрашивала его мнения. Даже пену для бритья покупала и галстуки выбирала. Романсу так захотелось освободиться! Прямо сейчас - изменить всем своим принципам, навязанным с детства, и сделать то, что вызвало бы недовольство со стороны матери. Например, вот так:  Романс выкинул окурок на тротуар. Затем ослабил галстук и пошел походкой человека, которому вдруг поскучнело жить. То и дело его взгляд цеплялся на прохожих девушек - он видел в них Истерику. "Напиться, что ли!" - подумал он и посмотрел на небо, как бы ища ответа. "Пошел ты со своими проблемами, мы очень спешим" - вот все, что он смог понять, глядя на небо. Осенний ветер гнал облака, как пастушья собака овец, кусая за ноги и рыча. Облака, уже не ватные и сказочные, огрызались на ветер, но при этом успевали грубить людям, таким, как Романс. - Ну и черт с вами! - прохрипел он и зашагал быстро-быстро, но без цели. Он шел, грязные ботинки мерно стучали по асфальту,  а в груди появилось незнакомое чувство. Ожидание. Одна мысль-птица взлетела высоко-высоко, и до Романса дошло: сегодня у него изменится вся жизнь. *** - Эй, Рома, ты почему не дома? Влип. Окончательно влип: навстречу Романсу шел его начальник собственной персоной. "Вот придурок, нашел время для прогулок", - в тон ему подумал Романс, а сам сказал: - Ой, Занят Занятович, вот так встреча! Почему вы не на машине? Воздухом дышите? Глупо сказал - он это понял сразу, как только увидел  в глазах начальника ярость. - Это что за тон?! Во-первых,  ты не ответил на мой вопрос, во-вторых, конечно, черт возьми, воздухом дышу!!! Романс хотел было извиниться, но быстро подавил в себе все качества подчиненного, и спросил: - А что, я должен быть дома? Начальник взбесился окончательно: - Твоя мама сказала, что ты болеешь, дома лежишь с температурой под сорок!!! "Опять мама постаралась! Черт, когда она прекратит влезать в мои дела?" - Она солгала вам, понятно? - вдруг рявкнул Романс. Затем добавил уже более мягко: - Занят Занятович, извините, я увольняюсь. - Что? - Занят Занятович так и остался с раскрытым, как у дурачка, ртом, а Романс пошел дальше, чувствуя себя героем. "Да, это дело обязательно надо отметить!" - заключил Романс и впервыев жизни купил бутылку водки. Да и пить-то водку он ни разу не пил. Только вино и только по праздникам, - так решила мама. "К черту Домика!" - вот сегодняшний девиз Ромы. Он подумал и пришел к выводу, что никогда не был Романсом Финансовичем, а был все тем же Домиком - тем самым, который спрашивал каждого встречного, куда деваются птички. Домик послушный мальчик, Домик аккуратный, Домик вежливый, Домик причесан, и носки у него выглажены. Но не им самим, а мамой. Домик ничего не скрывает от мамы; мама решает, что ему есть, во что одеваться и какую музыку слушать. И Истерику она порекомендовала: видите ли, племянница ее подруги, из приличной семьи. Но с Романса хватит: не будет этого Домика, будет только Романс. Прохожие начали сторониться его. Шарахались в сторону и делали вид, что смотрят куда-то в сторону. "Народ спивается с самого утра!" - проворчала одна тетка, и оказалось, что это Ворчунья Федоровна, подруга мамы. Узнав Романса, она остановилась, схватилась за сердце и задышала часто-часто - ртом. Пусть. Романс пошел дальше. "Напьюсь, забуду Истерику, пойду домой, покачаю права и грохнусь на мамины цветы" - так, в сопровождении своих жестоких мыслей, Романс забрел в парк. Пахло опавшими листьями. В поисках подходящего уголка он промочил ноги. Пусть. Ему понравилось мерзнуть. Он даже распахнул куртку. Он заметил вдалеке кое-что ненормальное - по направлению к нему шла девушка в куртке цвета "крейзи оранж". Потому что была осень, и люди все носили траур по лету. Все ходили в темном. И все боялись испачкаться. И все боялись холода и дождя.  Но не эта девушка. Девушка-апельсин. Девушка-солнце. Девушка подошла к нему, указала рукой на бутылку и прошептала: - Мне тоже хреново... *** - Ты куда?.. Останься, возьмем еще выпить!!! - Романс Финансович тянул Меланхолию Ивановну за рукав, но та была настроена решительно, хоть и шатало ее очень сильно: - Всё, мне надо идти, спасибо, было очень прикольно!!! Меланхолия Ивановна вышла на остановку и, заранее жалея себя, залезла в забитый автобус. К Дику. Она решила поехать к Дику. У Дика можно залечь на дно на несколько дней. У него играет странная умиротворяющая музыка, он делает курительные смеси и рисует углем страшные картины. У Дика хорошо - можно забыть о проблемах и вообще о внешнем мире. Обо всём. Продолжение следует. sanda:r РИГ "SakhaPress"