Сергей Андреев (Габара) рассказал о расстреле в доме якутского криминального авторитета

Мы сидели в машине с товарищем, решили перекусить, купили шашлыки, вернулись в машину. В это время товарищу позвонил Владимир Малашкин, позвал к себе. Для чего не знаю, не интересовался. Решили заехать в гости вместе.

Товарищ дом Малашкина еще не видел. Он поднялся наверх, осмотреть планировку. Все воспоминания обрывистые: Малашкин нас встретил, сидели за столом, говорили о разных вещах. Я сидел к нему боком.

Дальше помню даже не выстрелы, а какой-то звук «фррр» — пулеметная очередь. Следователь говорил, что несколько пуль попали в диван, в пол, а три достались мне. Две пули пробили руку и через нее вошли в тело, поэтому ранений пять. Если бы рука скорость пуль не погасила, то они бы меня наверняка добили.

— Малашкин что-нибудь при этом говорил?

— Ничего такого, что могло бы означать агрессию. Ты пишешь про какие-то криминальные разборки — ничего подобного не было. У меня была сложная жизнь. И поверь мне: если бы речь шла о разборке, я бы на нее не поехал. У меня есть инстинкт самосохранения. Кроме того, разборки мне уже не интересны — я порвал с прошлым. А в газетах вы, журналисты, почему-то называете меня криминальным авторитетом. У меня семья, дети, бизнес. Думаешь, детям приятно все это читать?

— Учитывая твою биографию, тебя язык-то не поворачивается просто рядовым уголовником назвать…

Справка:

Габара четырежды судим за кражи, вымогательство, хранение оружия, грабежи, похищение человека и бандитизм.

— Да, я почти двадцать лет провел за решеткой. У меня была жизнь — никому не пожелаешь. Лучшие годы — в сырых камерах.

Я бывший уголовник, рецидивист — от этого никуда не денешься. Но не надо лепить мне ярлык криминального авторитета. Если человек имеет свое мнение, может его отстоять на свободе, то про него говорят — личность. А если так же поступает человек с уголовным прошлым, то он почему-то сразу — криминальный авторитет.

В колонии я сменил фамилию, документы, чтобы начать новую жизнь. У каждого человека, тем более, мужчины наступает время, когда оглядываешься назад и делаешь выводы. Мне за многое стыдно из того, что делал. Остаток дней, сколько бы их у меня не было, хочу провести по-другому — отдать семье, детям.

— И все-таки давай вернемся к теме нашего разговора. Какие взаимоотношения были у вас с Малашкиным? Ему было за что тебя убивать?

— Да, мы были знакомы давно. Но какие у нас могут быть отношения, если я всю жизнь сидел, а он до этого случая ни разу за решеткой не был. Если бы он хотел меня добить, то без труда сделал бы это — у него в пистолете еще 18 патронов осталось.

После пулеметной очереди у меня на глаза как будто пелена какая-то упала. Боли я не чувствовал. Только чувствовал, как из ран забила кровь. В голове стучит: не отключаться, не ждать скорую, ехать самому в больницу.

Зажал раны и пошел к машине, в которой ждал водитель. Где-то на улице были камеры видеонаблюдения. Они записали, что я спокойно вышел из дому, не бежал. Когда сел в машину, из дома вышли Малашкин с товарищем, с которым я приехал.

То есть возможность добить меня у Малашкина была стопроцентная, но он этого не сделал. Он также не пытался замести следы, а спокойно дождался полицию, выдал оружие. Взял бы лопатой сгреб окровавленный снег во дворе, забросил бы его в дом. Дом поджег, пистолет бы выбросил. И доказать вину Малашкина было бы сложно. Тем более, в материалах уголовного дела есть мои слова, когда нашу машину по дороге в больницу остановили гаишники.

Водитель летел на красный, и за нами погнался ДПС. Спасибо им. А то до больницы мог бы не доехать. Так вот, когда машину остановили и увидели меня окровавленного, я сказал гаишникам, что в меня стрелял неизвестный на улице. То же самое повторил врачам в больнице. Пойми, что у меня тогда был «билет в один конец». Это чудо, что я выжил. Так все врачи говорят.

— Тогда что, все-таки, стало причиной стрельбы в доме Малашкина?

— Здесь могут быть всего три версии. Первая: по закону криминального жанра Малашкин решил меня убить. Вторая: он начал стрелять на эмоциях, после внезапно начавшегося между нами скандала. И третья: неосторожное обращение с оружием.

— Сергей, в общем, ты уже опроверг версию о спланированном убийстве: если бы хотел, Малашкин закончил бы начатое. С другой стороны, говоришь, что конфликта между вами не было, раз ты оказался боком к человеку с пистолетом. Так возник ли внезапный непредвиденный скандал, или ты считаешь, что Малашкин расстрелял тебя по глупости, балуясь с оружием?

— Я не хочу на эту тему говорить. Дело уже в суде. Давай не забегать вперед. Я показания дал, что почти ничего не помню. И это действительно так. Может быть, что-нибудь дополню, если вспомню. Скажу лишь еще раз, Малашкин фактически сам себя сдал в полицию, приложив все улики.

— Как у тебя сейчас здоровье?

— Какое может быть здоровье, когда мне вырезали одну почку, селезенку, отрезали часть поджелудочной? В левой руке перебит нерв — она не работает. Раздроблен позвоночник. Почти все время провожу в инвалидной коляске. Одну ногу вообще не чувствую, она начала усыхать. Врачи говорят, что оставшейся почки мне лет на пять хватит. В общем, я потерял не только здоровье, но и большую часть оставшейся жизни.

— Со стороны Малашкина тебе предлагали какую-либо материальную помощь?

— Все почему-то уверены, что я взял деньги за ложные показания. Следователь приходил, чуть ли дело не завел. Говорил, что мне заплатили 15 миллионов, чтобы ничего не вспомнил. Я бы принял помощь, если бы Малашкин предложил оплатить мое лечение. Это было бы по-человечески с его стороны. Но никто не предлагал оплатить лечение. А брать деньги за ложные показания — этого делать я не буду. Для меня это все равно, что своими органами торговать.

Самое интересное, что слухи о миллионах и якобы купленных мне квартирах исходят не от меня, не от полицейских, а от ближайшего окружения самого Малашкина. Для чего это делается — не знаю. Видимо, кому-то выгодно, чтобы он подольше находился в тюрьме. Ведь слухи о том, что Малашкин покупает свидетелей, только крепче сажают его на зону.

— Как долго ты пробыл в реанимации?

— Около недели. Сергей, если можешь, напиши мои слова благодарности медикам из приемного покоя, хирургии, реанимации. Я жив только благодаря им. Когда ты лежишь весь в трубках и не можешь пошевелиться, важно знать, что тебе помогут. Самые искренние слова благодарности родным и друзьям, которые поддерживали меня все эти месяцы. И Малашкин, кстати, что-то пытался сделать, присылая лекарства мне в больницу.

В реанимации действительно было ужасно. Справа песни умирающего. Слева женщине в четвертый раз сердце запускают. Женщина скончалась, ее в мешок завернули и вынесли. Мимо еще кого-то в мешке пронесли. И ты знаешь, что, скорее всего, ты будешь следующим.

Когда я открывал глаза, то ясно видел каких-то людей в лохмотьях. Потом закрывал глаза, проваливался в забытье. Снова открывал. И передо мной длинными рядами стояли солдаты разных эпох, в основном, в исподнем. Они подходили по очереди и смотрели на меня.

Я понимал, что это души умерших и что они пришли за мной. В общем, врачи сами не верили, что с такими ранениями я выживу. Я в буквальном смысле находился на волосок от смерти. Если бы пули сместились на какие-то миллиметры, то я бы даже до больницы не доехал.

— Сергей, так или иначе, но тебя называют одним из лидеров сосновской преступной группировки, которой руководил Малашкин (сосновские — славянская преступная группировка Якутска, названная по ул. Сосновой, откуда вышли многие ее лидеры. — С.С.). Так что насчет случайной перестрелки…

— Это твое дело — верить или не верить. А вообще сосновские — это выдумка журналистов. Нет никакой такой преступной группировки. Человек, когда освобождается из колонии, часто не нужен ни друзьям, ни знакомым, ни даже родным. Вот бывшие зэки и тянутся друг к другу, чтобы выжить в незнакомом для них мире. Я жил как на машине времени. Вынырнул с зоны — мир изменился. Только осмотрелся — опять занырнул. В следующий раз вынырнул — опять все вокруг новое. Чтобы не потеряться, идешь к таким же сидельцам, как и ты. А потом появляются слухи про преступные группировки.

— Какое у тебя сейчас отношение к Малашкину?

— Никакой ненависти нет. Он сам, его родные оказались в сложной ситуации. Малашкин за решеткой и, наверное, еще будет сидеть. По-человечески мне его жаль.

Сергей СУМЧЕНКО,

"Якутск Вечерний"