Болевая точка. Рак – это вопрос жизни. И смерти. (Окончание)

(Окончание. Начало в "Другие новости по теме") В 2009 году выявлено 1 тысяча 980 людей, заболевших раком. Каждый год к этой цифре прибавляется примерно 100 человек. Ужасающие цифры… Георгий Упхолов, заместитель главного врача онкологического диспансера работает в нем уже 39 лет, и, как он утверждает, все эти годы ведется разговор о строительстве нового здания онкодиспансера. В настоящее время больные и врачи располагаются в неприспособленном тесном помещении. - Георгий Петрович, вам хотя бы обещают строительство нового здания? - Обещают, конечно, да верится уже с трудом. Активно начали будировать этот вопрос в середине 2000-х. Предложили бывшее здание Газпрома, мы обрадовались сначала, а как посмотрели – поняли, что переделать здание обойдется дороже, чем построить заново. Наконец, нашли участок со свайным полем, где когда-то планировалось строительство нового здания бюро судмедэкспертизы. Бюро переехало в обновленное здание горбольницы, а участок передали нам, но строительство начнется только в следующем году, если не в 2014. Утешает, конечно, что строят сейчас быстро, но каждый раз сроки отодвигаются и этому не видно ни конца, ни края… Перед угрозой рака равны все, независимо от пола, возраста и занимаемой должности. Задумываются ли властьпредержащие о том, что это может коснуться и их? Вот, к примеру, обеспечение очень дорогих, но жизненно необходимых химиопрепаратов в 2005 – 2006-х годах было выделено на 35 миллионов рублей, в прошлом году их сократили уже на 25 миллионов. В следующем году, говорят, снова будет сокращение. Нам говорят: «Нет денег». Объясните это нашим больным, которые обречены на смерть только потому, что бюджет здравоохранения сокращен, объясните это их родным, объясните и загляните в их глаза!.. Нашу беседу внезапно прерывает телефонный звонок. Звонят с улуса, голос Георгия Петровича звучит участливо и терпеливо, но в нем угадываются нотки хорошо скрываемого раздражения. Наконец, он кладет трубку и задумывается: [caption id="attachment_23686" align="alignleft" width="239" caption="Рак печени"][/caption] - Ну, вот, наглядный пример. У больного рак печени, так называемый синдром большого живота – печень чудовищно увеличилась в размерах, желтуха. То есть, я хочу сказать сакраментальную фразу о том, что  медицина здесь бессильна, и мы ничем не можем ему помочь. Звонит депутат от района, требует, чтобы мы его положили в диспансер… Зачем? Зачем, спрашивается, безнадежного больного мучить сложностями транспортировки, переездами? Чтобы впихнуть обреченного человека в тесную палату, ущемляя как его, так и других больных? Ведь он  мог бы хотя бы последние часы провести рядом со своими родными, тогда как сейчас его близким необходимо найти деньги и на вывоз тела обратно, на родину. Согласен, что звучит несколько цинично, но где был этот депутат раньше, когда решался вопрос о строительстве здания для онкодиспансера? Где был раньше, когда тот, за кого он так радеет, еще не был обречен? Почему не озаботился тем, что в районе нет цитолога, чтобы исследовать жидкость на наличие раковых клеток? Кстати, депутаты частенько лоббируют интересы своих избирателей, но, как правило, уже  тогда, когда не может помочь даже господь Бог. Требуют положить в диспансер, возмущаются недостаточным, по их мнению, лечением; они позволяют себе взывать к нашей совести, напоминая о клятве Гиппократа, и словно не понимают того, что диспансер не резиновый, и мы обязаны одинаково относиться ко всем своим пациентам, независимо от их политических и прочих предпочтений. Нас обвиняют в том, что у нас ограниченное количество мест, что мы не применяем более усовершенствованные современные технологии, еще черт знает в чем! Обвиняют чиновники, депутаты, руководители разных уровней, но хуже всего, когда обвиняют больные. Мы в разговоре с ними стараемся обходить острые углы, но попробуйте объяснить человеку, что он умрет потому, что у нас нет возможности его вылечить, но что мы в этом не виноваты!   Легче, говорят, предупредить заболевание, чем его лечить;  легче «вылечить» проблему со строительством онкологического диспансера сегодня, чем завтра пытаться «пробиться» к нам с очередным «своим» человеком. Мы, конечно, положим по депутатскому настоянию больного, который может прожить еще несколько часов. Хотя вместо обреченного на смерть мы могли бы предоставить койко-место другому, более жизнеспособному пациенту… Ему же нам придется сказать: «мест нет», и кто знает, может эта отсрочка окажется роковой для него, перевесив чашу весов в сторону смерти… В перспективе мы хотели бы иметь возможность внедрить современные технологии – тот же линейный ускоритель, при котором возможно облучение патологических образований электронным пучком, позволяющим более локально и бережно относиться к окружающим тканям. В разы увеличилась бы эффективность, как и количество людей, которым мы можем оказать помощь. - Обреченные… страшное слово. Онкологические заболевания сопряжены с мучительными болями. Может, обреченному человеку все же лучше находиться в больничных стенах? [caption id="attachment_23687" align="alignright" width="400" caption="рак гортани"][/caption] - Да, я согласен с вами, больной человек не должен умирать дома. Больница – это надлежащий уход, медицинское сопровождение. Не всегда родственники больного умеют ставить капельницы, обезболивающие уколы. Не все могут круглосуточно  находиться возле него или позволить себе нанять сиделку. При раке на четвертой, допустим, стадии сложно говорить о продлении жизни, но ведь можно постараться, чтобы эта жизнь не была столь мучительна и сложна. Вот было хорошее начинание – создали что-то вроде хосписа в Кангалассах, где оканчивали свой жизненный путь люди не только по нашему, по всему спектру заболеваний. Начинание–то хорошее, «но все хорошее, друзья, дается нам недешево», в общем, дело это очень быстро сошло на нет, по той же, завязшей уже в зубах, надоевшей причине: «нет средств». «Хоспис» переводится с английского как «приют странника». Хоспис изначально бесплатен, и должен существовать за счет меценатов, попечителей и прочих благотворителей. В благом деле должна участвовать церковь с сиделками – «христовыми невестами», волонтеры. Считаю, что нашему диспансеру необходимо подобное заведение, в идеале оно должно быть филиалом в едином комплексе с онкодиспансером. Если грамотно подойти к этому вопросу, не рассчитывая при этом что-то поиметь для себя, то почему нет? - И вы считаете, что могут найтись люди, которые могли бы вложить силы и средства в не окупаемое предприятие? - Мне бы очень хотелось в это верить… Оглянитесь вокруг: практически у каждого человека рак унес кого-то из родных, близких, знакомых… Это ведь проблема не только лично моя, нашего диспансера или наших пациентов, раз это может коснуться каждого. - Действительно, если задуматься, можно вспомнить с десяток близких и знакомых людей, ушедших от рака. У меня за три последних года их было трое довольно близких мне людей.  Общаясь в последние дни, я отметила про себя, что каждый из них воспринимает внезапное заболевание, как нечто свыше, посланное в наказание за какое-нибудь деяние. Вот, к примеру, родственник, совсем еще молодой мужчина, при перегоне машины уснул за рулем, что стало причиной страшной аварии, при которой погиб человек. Он же отделался лишь переломом ноги, но впоследствии на месте травмы образовалась саркома. Ногу ампутировали, но, очевидно, было уже поздно. Ему было необходимо высказаться, и, несмотря на его боль и частое раздражение, я старалась выслушать и вникнуть в то, что говорит человек, стоящий уже между тем и этим миром. Он вспоминал случай на охоте, когда был совсем еще молодым. Увидев весной двух медведей, занятых «любовью», он их убил, что считается большим грехом. Еще в начале заболевания он вывез медвежьи шкуры в лес и сжег их, проведя обряд очищения. Как мог, как умел, по наитию, попросив прощения и выискивая позже в звездах, в незаметных проявлениях природы некий знак того, что прощен. Он знал, что умрет, он просил не излечения, ему было важно, чтобы его простили. Когда его не стало, его сыну был год, а ему самому исполнилось 37 лет. - В том, что вы говорите, действительно, есть рациональное зерно. Не потому, что тот, кто заболел раком – наиболее грешен по сравнению с другими. Напротив, возможно, они более совестливые, и потому более подвержены стрессу. Кстати, психологические стрессы – один из мощнейших факторов развития раковой опухоли. Часто нашими пациентами становятся люди, пережившие трагедию. Больше страдают люди, сдержанные в эмоциях, не сумевшие выплеснуть боль, потому на похоронах часто советуют плакать, не держать горе в себе, дать волю чувствам, чтобы был выход отрицательной энергии. Когда умирает близкий человек, те, кто остались, склонны обвинять себя в его уходе. И начинается «самоедство»: если бы я сделал то-то и то-то, то он был бы жив, если бы повел себя по-другому, если бы вовремя… Нет, надо просто научиться с этим жить, приняв такое понятие, как судьба… [caption id="attachment_23688" align="aligncenter" width="450" caption="рак кожи"][/caption] - Больной для вас – только пациент, которого надо лечить, возможно, оперировать, проводить какие-то процедуры, то есть материал для работы, или, прежде всего, человек со своими мыслями и переживаниями? - Медики - не бесчувственные циники, нам ведомо чувство сострадания и все чисто человеческие переживания. Если, допустим, я говорю с больным во время длительной ремиссии, мне не хочется видеть в нем больного, я вижу и разговариваю с человеком. Но если я делаю операцию, то пытаюсь абстрагироваться от того, что этот человек кого-то любит, у него, допустим, есть мама или нету, что он любит классическую музыку, или рэп, словом, это действительно, просто человеческий материал, к которому нужно очень бережно отнестись. А иначе как? Иначе будут дрожать руки, иначе вообще можно с ума сойти. - Если бы начать жизнь заново, вы выбрали бы ту же профессию? - Да. Моя мама была фельдшером. Разговоры дома о чужих бедах, болезнях, об излечении, очевидно, формировал определенный фон для выбора будущей профессии. В старших классах у нас велась профориентационная работа – приходили представители разных профессий, расписывая преимущества той или иной специальности. Когда у меня спросили, кем я хочу быть, я уже тогда твердо сказал, что хочу быть врачом, лечить людей от рака. Почему? Наверное, судьба... Виктория ГАБЫШЕВА. «Ил Тумэн»