Алексей Амбросьев - Сиэн Мунду: «В Якутии литература есть, а литературного процесса нет»

SAKHAPRESS Большой разговор с писателем и переводчиком.

Всё началось со сломанной руки…

– Алексей, не скрою, что в якутской литературе мало авторов с такой свободой общения и на русском языке, и на якутском. Ты один из немногих истинно двуязычен. И этим грамотно пользуешься. Твои переводы передают национальный колорит, отражают менталитет. Якутский язык очень описательный, в нем столько прилагательных, смысл которых трудно передать. Ты это умеешь. Откуда в тебе это богатство? Богатство выражения своих мыслей на двух языках?

– Тут мне придётся рассказать о том, что в детском садике, когда мне было пять лет, я сломал руку, которую мне потом несколько раз оперировали. Сначала дважды неудачно в районном центре, а потом в Якутске, где я провёл несколько месяцев. После операции мне пришлось какое-то время пролежать на больничной койке с зафиксированной в локтевом суставе рукой. Такой был тяжёлый перелом. Потом я ещё полгода ходил со специальной стальной спицей.

Больница, понятное дело, не самое весёлое место – мне было скучно. Тогда переносных телевизоров, не говоря уже о современных гаджетах, не было и в помине. Выручали книги, которые мне читала мама. Вскоре она поняла, что будет гораздо лучше, если выучит читать меня самостоятельно. Процесс мне очень понравился, так я в пять лет стал запоем читать всё подряд. Уверен, что красота родного языка в мою кровь вошла вместе с чтением книг. Наверное, точно так же наши предки жадно впитывали услышанное от олонхосутов. Смею предположить, что я уже тогда, читая эти книги, неосознанно для себя правил как на оселке свой будущий литературный язык.

И вообще я убеждён, что ребёнок, воспитанный на родном языке до 10-12 лет, всегда может разбудить в себе ген своего народа. Это я сужу по себе, поскольку начиная с третьего класса, учился в Тикси, где в то время говорили только на русском языке. Я японцы поступают абсолютно правильно, когда детей до окончания 4-5 класса обучают только на родном языке.

О переводах

– Ты переводишь только с якутского на русский или можешь с русского на якутский?

– Я, конечно, свободно говорю и пишу на якутском языке, но художественные произведения пока перевожу только с якутского на русский. Ну, а журналистские тексты я без проблем пишу на двух языках.

– То есть, тебя можно назвать русскоязычным писателем?

– Как же вам нравятся эти определения, когда автора можно отнести к той или иной группировке! Да, исторически сложилось так, что у нас в республике всегда негласно существовали три писательских сообщества. Это, во-первых, писатели, пишущие на якутском языке или языках коренных малочисленных народов Севера. Во-вторых, русские писатели национальных республик и, наконец, так называемые русскоязычные писатели. То есть, представители народа саха или коренных малочисленных народов, которые творят на русском языке. Именно для таких авторов, как я и был придуман термин «русскоязычный писатель», который мне, честно говоря, не очень нравится…

– И каково это ощущать себя русскоязычным писателем?

– Только влезши в эту шкуру, я понял, что это такое. Это отношение к тебе не совсем как к равному коллеге по писательскому цеху…

– То есть?

– Например, авторы, пишущие на якутском, хвалят мои произведения, написанные на русском языке. Но при этом они негласно подразумевают, что настоящую якутскую литературу продвигают именно они. Та же ситуация с русскими писателями, когда они снисходительно говорят тебе, что, мол, хорошо написал, но при этом эта похвала идёт через запятую, с некоей высоты настоящего русского писателя.

– Что нужно писателю, чтобы ты заинтересовался им, как переводчик? Интересный материал? Хороший гонорар?

– Желательно, конечно, чтобы совпало и то и другое (смеётся – прим. авт.). После того, как я перевёл повести народного писателя Якутии Семёна Попова – Сэмэн Тумат «Дыхание великого зверя» и «Смертельный дрейф», и они получили великолепные отзывы, у меня появилась реальная возможность выбора. Пошли хорошие заказы. Спасибо моей жене Надежде Кузьминой, которая работает, как личный секретарь и продюсер, и разгружает меня от множества технических действий по переговорам с заказчиками.

– А ты, значит, только творчеством занимаешься?

– Да. Иначе я бы не успел чисто физически сделать то, что необходимо сдать к тому или иному сроку. Дедлайн у меня весьма жёсткий. Потом достаточно много времени уходит на то, чтобы погрузиться в атмосферу писателя. Тут не всегда подходит опыт Достоевского, утверждавшего, что вдохновенье – это такая девка, которую можно всегда снасиловать. Поверь мне, не всегда! Я придерживаюсь принципов Виктории Токаревой, сказавшей однажды, что хороший переводчик пропитывается автором, как маринадом, и только после этого приступает к переводу.

– Кто из якутских авторов был бы интересен русскоязычному читателю?

– Оо, однозначно скажу, что таких авторов у нас много! Невозможно всех перечислить, но кое-кого я всё-же назову. Начну, пожалуй, с живого классика. Например, меня удивило то, что прекрасные повести народного писателя Якутии Семёна Попова – Сэмэн Тумат, написанные сорок и более лет назад, не были переведены до сих пор. Я имею в виду повести «Дыхание великого зверя» и «Смертельный дрейф», которые я уже перевёл. Поражает то, что Семёну Андреевичу в ту эпоху, которую мы сейчас называем тоталитарным, удалось создать произведения лишённые идеологической подоплёки. Там чистое противостояние Человека и Великой Стихии. И никакой идеологии! Герои выживают благодаря лучшим человеческим качествам, вере в своих любимых людей, а не благодаря партии и государству.

Сказанное в полной мере относится и к небольшим рассказам и повестям Василия Васильевича Яковлева, создавшего в своё время уникальное творение – повесть «Со мною состарившаяся лиственница». Кстати, на днях я заканчиваю перевод этого шедевра якутской литературы. Вообще, я прихожу к выводу, что якутские писатели в своих произведениях, лишённых идеологии, поднимаются до вершинных образцов мировой литературы. Например, до знаменитого «Старика и море» Хемингуэя, где также чистое противостояние человека и стихии. И таких произведений у наших писателей старшего поколения немало.

Из своих сверстников я мечтаю перевести прозу Бориса Павлова. Например, его пронзительный рассказ «Танкычах», который у меня дожидается своей очереди. Обязательно надо перевести прозу малого формата Данила Макеева. Его короткий рассказ «Три минуты» – это реквием по нашим дедам и прадедам, воевавших на полях Великой Отечественной. Когда читаешь эти строки, у тебя комок в горле. «Старый забор», «Королева трассы» – это уже Александр Постников – Сындыыс. Эти его тонкие ироничные рассказы, полные народного якутского юмора, я уже успел перевести на русский язык. Свой неповторимый стиль и у Валерия Никифорова – Суор Уола, который продолжает тему маленького человека в нашей литературе.

В последнее время у нас наблюдается интересная тенденция, когда за серьёзные исторические полотна взялись наши девушки. Например, я получил заказ на перевод чрезвычайно увлекательной повести Айталины Шадриной-Никифоровой, посвящённой событиям времён начала 20-го века. Пожалуй, необходимо было бы перевести и уникальную научную работу моей однокурсницы Валентины Семёновой об Анемподисте Софронове – Алампа.

Разумеется, я перечислил лишь некоторых.

– Нет ощущения, что сейчас в якутской литературе некий упадок?

Беседовал Андрей КОЛОДЕЗНИКОВ.

Продолжение следует

Полностью материал можно прочитать в сегодняшнем номере газеты "Ваше право"