До кого надо достучаться, чтобы построили онкодиспансер?

После того, как в двух номерах газеты «Ил-Тумэн» (№34, №35) был опубликован материал «Рак – это вопрос жизни. И смерти», мне позвонили трое незнакомых мне ранее людей. Они не были знакомы и друг с другом, узнавая мой номер телефона через знакомых. Всех троих объединяло одно: у  их родных обнаружили рак, места в диспансере нет, как нет и возможности выехать на лечение в другой город. В двух случаях звонили мамы, в третьем – брат. В двух случаях онкологическое заболевание было обнаружено слишком поздно, когда не может помочь и сам Господь Бог… Когда человек в отчаянии, он хватается за любую соломинку. Для тех троих я показалась той соломинкой, что может развести беду руками, вмешаться, попросить, или потребовать, чтобы именно их ближайшему родственнику предоставили место в диспансере, именно к нему отнеслись более внимательно и быстрее сделали операцию. И совершенно тщетно было объяснять людям, на которых свалилось горе, что я, в сущности, далека от медицины, что мои возможности не столь широки, что я могу только писать об этой проблеме. Страшно объяснять, что при четвертой стадии рака медицина уже бессильна… Страшно говорить матери о том, что при всем желании не можешь помочь, или хотя бы облегчить страдания ее родной кровиночки, ведь даже если ему около сорока, для нее он все равно ребенок… Врачам онкологического диспансера приходится объяснять это часто. Как пережить постоянный стресс? - Раньше в диспансере была предусмотрена психологическая помощь, - говорит заведующая хирургическим отделением, кандидат медицинских наук Татьяна Николаева, - но сейчас психолога нет. Я не знаю с чем это связано, наверное, с сокращением штатной единицы. Диспансеру необходим скорее не психолог, а психотерапевт, который бы стал мостиком между врачом и пациентом, между врачом и родственниками, с которыми иной раз бывает, очень сложно взаимодействовать. Успокоить перед операцией, просто выслушать, дать необходимый совет, да если хотите, морально подготовить к смерти – для наших больных это неоценимо. Пока же нам приходится самим брать на себя эти функции. Раньше у нас в радиологии еще и дети лежали, так от этих пациентов и вообще нельзя было без слез выйти… - Есть такой психологический термин: «эффект сгорания». По статистике больше всего ему подвержены хирурги и журналисты, специализирующиеся на расследованиях, так что в наших профессиях есть что-то общее. Вы ведь, скорее всего, и сами порой нуждаетесь в услугах психотерапевта? - Конечно! Очень сложно нести подобный груз. Мы тоже люди, и подчас нуждаемся в поддержке. Дополнительные проблемы возникают из-за неприспособленности здания, в котором находится диспансер. Страдают больные. Попробуйте месяцами находиться в тесном помещении, где кровати буквально притиснуты друг к другу! Стоит ли говорить, что в нашем случае говорить о соблюдении  норм просто не приходится? В палате, где по СанПину должна стоять всего лишь одна кровать, у нас стоит три, там, где может быть три, мы умудряемся разместить шесть. Но мест все равно катастрофически не хватает. В тесных операционных нельзя хорошо развернуться без того, чтобы не ударить локтем коллегу. За все время проведения операции никто, конечно, не может себе позволить присесть и отдохнуть, а после нашим мужчинам – хирургам или анестезиологам, отстоявшим по 4 - 6 часов во время операции, приходится нести больного до палаты на руках. Коридоры узкие, каталки в них не могут развернуться, а послеоперационные больные, люди разной степени тучности и разных, скажем так, весовых категорий. Стоит ли говорить, что это тяжело, неудобно, и, в конце концов, опасно как для пациента, которому только что наложили швы, так и для врача, испытывающего двойную физическую нагрузку.    Но самое обидное, что мы не можем позволить себе новое, более усовершенствованное оборудование, позволяющее сохранить жизнь гораздо большему числу наших больных. На выбор медтехники для диспансера сегодня значительно влияет не столько необходимость того или иного аппарата, сколько его компактность, возможность разместить его на тех квадратных метрах, что мы имеем. - На конференции регионального отделения партии «Единая Россия» была обсуждена Народная программа по РС(Я). Три из восьми конкретных проектов предложены для включения в общероссийскую Народную программу и могут быть профинансированы Федеральным центром. Один из трех проектов – строительство онкологического диспансера. - При условии, если это действительно воплотится в жизнь, многие прогрессивные методы лечения раковых заболеваний  станут доступны, наконец, и республике, отпадет необходимость выезжать на лечение в центральные города. К тому же много ли людей, у которых есть возможность выехать? Те, у кого есть средства, к нам и не обращаются, предпочитая лечиться в Израиле, или центральных городах России. Что остается делать тем больным, для которых это не доступно?  Хочется отметить, что, несмотря на все сложности, мы достойно выглядим в сравнении с другими регионами. Послеоперационная летальность, к примеру, у нас составляет всего 0,6 %. Удается значительно продлить жизнь и больным с третьей – четвертой стадией рака. В этих случаях речь уже не идет о жизни, только о ее продлении. Больной и врач борются за каждый месяц, порой за каждый прожитый день… В диспансере ремонт. В единственной операционной, где действительно негде развернуться, только что прошла операция. На столе лежит человек, с двери не видно его лица, но крупная, беспомощно откинутая рука говорит о том, что это мужчина. Чей-то сын, муж, отец, брат… В палатах скученно. Среди пожилых выделяются совсем еще молодые лица – на днях со страшным диагнозом в диспансер поступила 19-летняя девушка. Женщины попытались придать казенным стенам подобие домашнего уюта – скатерти, вышитые салфеточки, на тумбочках фотографии детей. Людмила: - Я здесь уже пятый месяц. Четвертую неделю жду операцию, нуждающихся очень много. Хирургам приходится порой выполнять сложные операции (а при онкологии они всегда сложны) сразу по две в день. Персонал здесь в основном молодой, и нет слов выразить, какие это самоотверженные, замечательные люди. Настоящие врачи от Бога. Вы же, наверное, и сами видите, в каких условиях им приходится работать, но такого внимательного отношения к больным, наверное, нет и в платных клиниках. Там хорошее отношение покупается за деньги, здесь оно идет от сердца. Мы все ждем строительства нового здания. Доказывать, что оно жизненно необходимо, мне кажется, нет нужды. Но, очевидно, это понимаем только мы, те, кто непосредственно с этим столкнулся. Я вот, к примеру, и думать об этом не думала, пока это не коснулось лично меня. И не потому, что такая бесчувственная, просто я жила параллельно, сейчас думаю, что практически в другом измерении, где нет боли, операций, стойкого запаха лекарств. Я думаю, что о необходимости строительства нового диспансера надо чаще говорить, писать, бить в набат, об этом кричать надо! Может, удастся до кого-нибудь докричаться?.. Надежда: - Лежу вторую неделю. К счастью, выявили заболевание на ранней стадии, потому у меня хорошие шансы на полное выздоровление после операции. Хотя загадывать, конечно, не приходится. Рядом со мной лежит женщина с последней стадией, и она об этом догадывается. Она с северного района, какая там может быть ранняя диагностика? Психологически сложно общаться с человеком, зная, что меньше чем через год его не станет… Очень много молодых. Здесь лежишь – за каждого душой болеешь. Я вот раньше не молилась (нас же атеистами воспитывали!), сейчас молюсь. Как могу, как умею за всех, не только за себя. За всех пациентов, за наших врачей, за то, чтобы нас у них становилось меньше. Молюсь и за то, чтобы новое здание диспансера построили. Вот построили же новый тубдиспансер, может, власть повернется лицом и к онкологии? Кто-то может жить с этой проблемой параллельно, никогда с ней не столкнувшись, но для сотен и сотен наших соотечественников вопрос нового здания онкологического диспансера – вопрос жизни. И смерти. Многие из тех, что уже ушли туда, откуда не возвращаются, могли быть живы и сейчас, но вмешалось несколько «если бы»: ЕСЛИ БЫ вовремя диагностировали болезнь, ЕСЛИ БЫ в диспансере, всегда забитом под завязку сразу оказалось место, ЕСЛИ БЫ здесь имелось необходимое медицинское оборудование, позволяющее проводить более сложные операции, ЕСЛИ БЫ… Но неужели для того, чтобы понять и прочувствовать проблему, действительно необходимо, чтобы это кого-то коснулось лично? Неслышный марш Мендельсона… Когда я писала материал об онкологии, я не предполагала, что беда поджидает хорошо знакомых мне людей… Рубрика «Юридическая неотложка» в газете «Ил Тумэн» была хорошо знакома нашим читателям. В ней можно было получить консультацию по земельному, строительному и другим наиболее часто нарушаемым правам человека.  Ее вел Василий Решетников – совсем еще молодой человек, редкий умница, на которого можно было обрушиться с телефонным звонком в любое время суток с каким-нибудь кажущимся срочным юридическим вопросом. Я увидела его в первый раз примерно год назад и подумала: «какой красивый мальчик!» с грустью констатировав, что годы летят, и для меня уже все молодые люди, не достигшие тридцати – мальчики и девочки… - Это мой друг, - коротко сказала Маша Павлова, моя коллега, замечательный журналист и человек. И я почувствовала, что за словом «друг» кроется нечто большее, невольно залюбовавшись: какая красивая пара! Они оказались еще и удивительно гармоничны, понимая друг друга с полувзгляда и, казалось, что для того, чтобы объясниться, им достаточно только посмотреть друг другу в глаза. Они познакомились на форуме в Интернете, совершенно не задаваясь целью найти себе пару. Просто привыкли доверять свои мысли интернет-пространству, используя форум как своеобразный дневник, постепенно обнаружив сходство и родство душ. Вживую они увидели друг друга на встрече форумчан, и постепенно виртуальное знакомство обернулось чем-то большим, когда уже сложно помыслить отдельно друг от друга. И они стали жить вместе, еле вместив в съемную малосемейку самое большое Васино богатство – множество книг. Сложные жизненные перипетии закалили характер обеих половинок, научив ценить то, что имеешь, не жаловаться на прошлое, и надеяться на то, что впереди счастье, длиною в целую жизнь. Хотя они уже были счастливы, несмотря на то, что ютились втроем на крохотной площади. Для Машиной дочки Вася стал внимательным заботливым папой, для Маши – любимым и единственным на свете. Они мечтали об общем ребенке, хотя заговаривали об этом робко, пытаясь зря не бередить чувства – думать о маленьком было рано, прежде нужно было создать условия для семьи. Свадьба была запланирована на ноябрь 2011 года. Юрист Ростехнадзора, Василий порой задерживался на работе допоздна, приходил измученный, принося домой пачки документов, которые еще предстояло изучить. Юристов в организации было всего двое, справиться со всем огромным объемом работы было сложно, но он старался, успевая еще  сотрудничать с газетой «Ил-Тумэн», и «Недвижимость и финансы», помогал Машиным героям из ее социальных репортажей в «Якутии» как юрист. Не так давно ему не продлили контракт, хотя обещали взять в штат. Было обидно. Маша уговорила его, не отдыхавшего уже несколько лет взять короткий тайм-аут, немного отдохнуть и позаботиться о здоровье, тем более его чаще и чаще стали посещать головные боли. Однажды с пейнтбола – увлечения мальчишеского и, по мнению Маши, вредного для его здоровья, он вернулся с гематомой возле шеи. Спустя некоторое время стали одолевать боли в спине. Обратились в поликлинику. По мнению врачей Васю скрутил жестокий приступ остеохондроза. Затем были долгие стояния в больничных очередях, преодоление лестниц, которые казались бесконечными, равнодушие медиков, лихорадочные поиски денег на анализы, лекарства и мази. Начались приступы рвоты, потеря сознания, и ночью Васю увезли на «Скорой» в реанимацию Республиканской больницы №2. Первоначальный диагноз «инсульт» вызвал шок. На следующий день Маше сказали, что онколог обнаружил множественные метастазы в мозг. - Метастазы… Значит, рак? - Да… Как, чем измерить горе? Как осознать то, что близкого, родного, любимого и единственного может не быть? Не когда-нибудь потом, мы все смертны, а прямо сейчас, через месяц, или через год? Когда я позвонила Маше, она не могла говорить, захлебываясь в слезах, и мне оставалось только успокаивать ее и постараться вселить надежду. Надежда была зыбкой, прогнозы врачей неутешительны, но Вася был жив, а это значит, нужно было использовать все шансы, даже если оставался только один  против ста. Нет, их гораздо больше, что бы ни говорили врачи, потому что Вася молод, потому что он очень хочет жить, потому что хочется верить, что Машина любовь сможет преодолеть все преграды. И долой скептиков, нашептывающих о том, что, может, как раз и не стоит торопиться, связывая себя узами брака. Им не дано понять, что Маше страшно даже от мысли, что  они могли никогда не встретиться, и тогда ему одному было бы не справиться с болезнью. Кто не стоял над пропастью, разделяющей светлое «вчера» страшное «сегодня» и неопределенное «завтра», сложно понять насколько тяжело сейчас молодой женщине в круговерти больших и малых дел. Нужно успеть все, сделать все, чтобы спасти ЖИЗНЬ, при этом не впасть в отчаяние и найти силы улыбаться любимому, заверяя в том, что все будет хорошо… Для того, чтобы лечить Василия в онкологическом диспансере необходим точный диагноз. Очаг распространения злокачественных клеток не был найден. Для того, чтобы определить его, необходимо было пройти биопсию – сложный анализ, при котором в черепе сверлят дырочку, взяв на обследование частичку вещества головного мозга. Биопсию в республиканской больнице делать не решились из-за большой вероятности того, что Василий ее не выдержит. К тому же если даже очаг будет найден, это не подарит ему жизнь, только продлит ее. Как, где найти слова для того, чтобы убедить в необходимости строительства нового здания онкологического центра, где будут применяться новые технологии, принятые уже во всем цивилизованном мире, мире, где о людях, их здоровье  думают и заботятся?! Маша больше не плачет, сжав раскрутившиеся пружинки нервов в кулак. Она списалась с онкологической клиникой в Санкт-Петербурге, отправила по интернету результаты Васиных анализов и добилась вызова. Если пришел вызов, значит, шансы есть! Их ждут в Санкт-Петербургской клинике 6 октября. Операция будет стоить 180 тысяч рублей, плюс проезд и проживание, что также может вылиться в копеечку для молодой семьи. Квоты на лечение с применением аппарата «гамма-нож» нет, как нет и денег. Но что могут значить деньги по сравнению с тем, что мы, каждый в отдельности можем помочь сохранить ЖИЗНЬ? Интернет – целый огромный мир, через который можно задействовать толпу и каждого в отдельности. В середине мая именно Интернет смог вывести почти тысячную толпу на площадь Ленина в знак протеста произволу судебных и других федеральных органов. Неужели мы, каждый из нас не может внести посильную лепту для того, чтобы человек мог ЖИТЬ? Обращаемся ко всем форумчанам, кто не равнодушен к судьбе человека, шифровавшегося на форуме под ником «Иракец». Вы хотите снова увидеть на бескрайних просторах Интернета его ник? Помогите! Обращаемся к депутатам всех уровней, предпринимателям и просто ко всем неравнодушным людям. Помогите! Говорят, если все люди на свете захотят, чтобы солнце погасло – оно погаснет. Если все мы очень сильно захотим, чтобы Василий жил, верится, что так оно и будет. Помогите! Счет № 40817.810.4.76066710030/54 Основная карта № 676196000312287205 ЯО 8603/060 Сбербанка России г. Якутск, ул. Кирова, 29 БИК 049805609 ИНН 7707083893 К/С 30101810400000000609 Транз/С 47422810476009909801 Веб-мани кошелек – R 130155495451 ЯО 8603/036 Сбербанка России Г. Якутск, ул. Ярославского, 17 БИК 049805609 ИНН 7707083893 К/С 301 01810400000000609 Р/С 30301810776000607600 Счет № 42306810676062011657/34 … Вчера Мария и Василий оформили отношения. У невесты не было фаты, а жених почти не видел, где ставит свою подпись. И вечный марш Мендельсона они слышали только в своем воображении. Говорят, когда звучит свадебный марш, нужно мысленно загадывать пожелания молодой семье. От всего сердца пожелаем молодым их исполнения! Виктория ГАБЫШЕВА "Ил Тумэн"